Время жестких мер - [11]

– Мы ждем тебя по пятницам и средам… – ангельским голоском пропела Лариса. Потом спросила: – А кто такой обвиняемый? – и густо покраснела. – Нет, я знаю, поймите меня правильно, но вот конкретная формулировка… Мы не занимаемся уголовными делами.

– Вынесут постановление о привлечении тебя в качестве обвиняемого и покажут обвинительный акт – станешь обвиняемой, – пояснил Рудик.

– А прав у этих несчастных больше, чем у бегающих на свободе, – позавидовал Виктор. – А первое право: знать, в чем тебя обвиняют.

Коллеги лениво похихикали. Смолин не участвовал в беседе и стал объектом новых острот.

– Это не физическое переутомление, – подметила Лариса и ласково погладила Смолина по голове. – У нашего Паши что-то с мозгами.

– Их просто немного, – несмешно пошутил Рудик.

– А недавно обнаружили француза с половиной мозга, – вспомнил эрудированный Виктор. – Странные дела у парня в голове. Серое и белое вещество тонким слоем выстилают стенки черепа, а остальное пространство занимает вода. Точнее, цереброспинальная жидкость. При этом житель Марселя абсолютно нормален, имеет семью и работает государственным служащим.

– Зачем государственным служащим мозги? – пожал плечами Рудик. – За них государство думает. А кто за нас будет думать? Богоявленский? Сомневаюсь. Ты точно не нашел Талысину? – повернулся он к Смолину.

– По мнению соседки, Талысина уехала к родне на Алтай, – буркнул Смолин.

– К родне? – ужаснулся Рудик. – К какой еще родне? Не пугай меня.

– Или к знакомым, – допустил Смолин. – Связи с ней нет, остается ждать, пока вернется.

– Ужас, – покачал головой Рудик. – Не удивлюсь, если Гангреева, узнав об этом, отправит по следу дочери наемного убийцу. Ей и так досталось. Ухаживала до последнего дня за полоумной старухой… в общем, ей есть чем гордиться, если это не она, конечно, прикончила мать.

– Не она, – вздохнула Лариса. – Тромб в легком, старуха просто лопнула. А Гангреева понятия не имеет, что такое медицина, и как с ее помощью умерщвлять людей. Она по специальности – бездельница с дипломом искусствоведа.

Рудик усмехнулся.

– Гангреевой не позавидуешь. Сорок процентов имущества без всяких завещательных возложений отходит неблагодарной дочери. А вот Гангреевой с завещательным возложением не повезло. Согласно воле матери, она обязана регулярно подкармливать голодных собачек в зооприюте на Волочаевской. А еще жертвовать ежемесячно четыреста долларов в пользу дома престарелых на Инской горке. В случае неисполнения условий все завещанное отторгается в пользу… угадайте, кого?

– Талысиной, – пробормотал Смолин.

– Да, – возликовал Рудик. – Непонятно, почему матери уперся этот дом престарелых. В богадельнях никогда не была, в связях с собаками не замечена. Словом, Ермаковой придется повертеться в гробу, пока жива ее дочь. Вы бы слышали, как Гангреева орала на Богоявленского по телефону – как будто это он умер и оставил бедную с носом.

– Хрен поймешь богатеньких покойников, – отмахнулась Лариса. – Чудак на чудаке. Чем больше денег, тем больше условий. Светская львица из Калифорнии огласила последнюю волю: хочу, чтобы меня похоронили в шелковом ночном халате за рулем любимого автомобиля «Феррари». И чтобы сиденье было отодвинуто для комфорта. Представляете, как матерились гробовщики? Пришлось могилу залить бетоном, чтобы вандалы не откопали дорогую машину.

– А блаженная старушка – тоже из Америки, – встрепенулся Виктор, – завещала свое состояние Богу. Вот так, без затей. А закон у них суров. Завертелась бюрократическая машина, шериф долго ждал появления счастливого наследника. Прошел установленный срок – наследник не явился, стали искать, не нашли, и шериф огласил примерно следующее заявление: «Мы долго и упорно искали, но не смогли обнаружить Бога на вверенной нам территории округа». То есть округ официально признан местом без Бога.

– А в Финляндии наследником после оглашения завещания оказался Сатана, – хихикнул Рудик. – Но там и искать не стали. Государство отсудило все деньги себе.

Остаток дня прошел в мистическом тумане. Коллеги рассосались, Богоявленский варился в суде. Смолин сидел за рабочим столом и впадал в оцепенение. В организме протекали химические процессы. Он не мог с собой совладать. Перед глазами стояла ЖЕНЩИНА. Он ощущал ее прикосновения, слышал ее голос, гладил тело, которое послушно поддавалось, принимая требуемую форму. Кто она такая, что делает в депрессивном районе, что за странная душевная болезнь ее сразила? Кто тот мужик, что таскает ей пакеты с едой и держит женщину под контролем?

Влип, очкарик?

Душа стонала. Мысли путались. Во всем, что его окружало, он видел только ЕЕ. Он прокрался в комнату для отдыха, сполоснул лицо, нашел у Рудика в столе недопитый коньяк, принял дозу совместно с освежителем дыхания. Попутно принял тройку посетителей. Миловидная пожилая женщина, страдающая пороком сердца, хотела знать, можно ли завещать наследнику свои шикарные долги. Он объяснил, что можно, но только с прочим имуществом, и чтобы долги не превышали стоимость имущества. Вторая миловидная женщина призналась, что четыре года назад развелась с ненавистным мужем, дружно распилили имущество. И вот ее осенило, что имущество было распилено неправильно, муж воспользовался ее неземной добротой, обманом присвоил вагончик на дачном участке, и нельзя ли это дело вернуть, поскольку вагончик ей дорог как память? Смолин терпеливо объяснил, что срок исковой давности по разделу имуществу три года, и что-то доказать в суде уже практически невозможно. Впрочем, можно попробовать, если у уважаемой посетительницы есть сумма, четырехкратно превышающая стоимость вагончика. Дама, фыркнув, удалилась, заявив, что обратится в другое агентство – где у работников не столь сложные представления о законе. После дамы пришел жизнерадостный мужчина с тросточкой, начал приставать, как ему составить завещание.