Время жалящих стрел - [23]

И теперь, чем бы не окончилась его безумная, самоубийственная затея, в одном Амальрик мог быть уверен наверняка: в качестве полномочного представителя Немедийского двора в Аквилонии он доживает последние дни.

Однако до тех пор ему предстояло играть свою роль, и играть ее с блеском, как он старался исполнять все, за что брался, сколь бы сильно это ни претило ему. Раз уж взялся что-то делать, делай это на совесть, – эту истину он всосал если и не с молоком кормилицы, то с отцовскими побоями…

Вздохнув и поправив на груди черный кхитайский халат, Амальрик выглянул в окно. С утра вроде бы выглянуло солнце, но теперь небо было затянуто тучами, как и все последние дни, однако, похоже, время близилось к полудню, а, стало быть, он еще успеет на Малый Выход, что начинался, после того как король изволил позавтракать. Пожалуй, там удобнее всего будет вручить Вилеру послание немедийского суверена.

Потянувшись, чтобы размять мышцы, затекшие от долгого сидения, Амальрик прошел в опочивальню.

Как он и ожидал, Феспий еще мирно спал, посапывая, точно младенец, чуть приоткрыв пухлые искусанные губы.

Он лежал, свернувшись клубочком на огромной постели, – острые лопатки выпирали под тонкой веснушчатой кожей, длинные волосы золотистым ореолом разметались по подушке. Посланник отдернул тяжелый полог и грубо потряс его за плечо.

Недовольно промычав что-то, юноша натянул на себя одеяло, прикрывая глаза рукой, и Амальрик ощутил прилив раздражения. Сегодня этот жеманный красавчик не вызывал в нем ни влечения, ни даже симпатии, и барону не терпелось отделаться от него. Обычно он давал им всем второй шанс, – однако сейчас терпение его было на пределе.

– Вставай! – Он встряхнул его во второй раз. – Тебе пора!

– Оставь меня в покое. – Голос Феспия был вязким и хриплым со сна. – Чего ты хочешь? Убирайся прочь.

Амальрика обычно непросто было вывести из себя, однако грубости он не прощал никогда, – в особенности тем своим партнерам, что, проведя с ним единственную ночь, уже мнили себя вправе дерзить, уверенные, должно быть, что, дав согласию разделить с ним ложе, обрели некую власть над немедийцем. Как жестоко они ошибались!..

Впрочем, это также было частью игры. Амальрик усмехнулся, предвкушая несколько приятных минут, что, несомненно, доставят ему удовольствия куда больше, чем предшествующее соитие с трусливым, неопытным юнцом, учить которого таинствам любви оказалось совершенно неблагодарной работой.

Игра эта повторялась каждый раз, почти без изменений, он знал наизусть каждое слово партнера и свой ответ, – но она никогда не наскучивала ему. Это был ритуал, сродни служения неведомому темному божеству, который Амальрик исполнял благоговейно и с трепетом.

Прежде он не мог понять… Когда отец впервые завел с ним разговор об утехах плоти и различных видах вожделения, назвав это высшим уроком и священным таинством Черного Кречета, он счел его безумцем, рехнувшимся на старости лет от сладострастия. Его едва не вывернуло наизнанку от отвращения… Но одна фраза, брошенная отцом, заставила его задуматься. «Покорить женщину – забава для ничтожеств, – сказал тот ему. – Подчинить себе мужчину – вот истинное наслаждение!»

Подчинить мужчину. Да, старый воин оказался прав! Сломать, если потребуется, не испытывая ни жалости, ни наслаждения… Если тебе удастся достичь этого, на твоем пути не останется преград! Амальрику понадобился не один год, чтобы до конца осознать всю мудрость этих простых слов. И еще многие годы, чтобы вполне овладеть скрытой в них силой.

С тех пор барон никогда не делал тайны из своих пристрастий, – ни на родине, где подобное было в порядке вещей, ни даже здесь, в Аквилонии, где на его наклонности смотрели довольно косо. Лемурийские забавы, как это почему-то именовалось на изысканном придворном языке, не имели для Амальрика ничего общего с усладами плоти. И маленькому Феспию вскоре предстояло убедиться в этом.

– Вставай, – повторил он ему в третий раз, гораздо мягче, почти ласково. – Вставай и уходи, пока я не велел слугам вышвырнуть тебя вон.

На сей раз юнец отреагировал мгновенно. Он сел на постели, округлившимися глазами глядя на стоящего над ним барона.

– Ты сошел с ума… – В голосе его не было уверенности. Должно быть, он думал, что ослышался.

Амальрик зло усмехнулся, поигрывая кистью черного шнура, обхватывавшего его тонкую талию. Халат распахнулся на мускулистой груди, и в просвете блеснул медальон в форме хищной птицы, распахнувшей крылья.

– Боюсь, что нет, мой милый. Едва ли от твоих ласок можно было обезуметь. Для этого они недостаточно изысканны.

Краска прилила к щекам Феспия, покраснела даже шея и плечи. Он начал понимать, что немедиец издевается над ним. Не раздумывая, привыкнув мгновенно реагировать на оскорбление, он вскочил с постели, накинувшись на барона с кулаками. Однако тот с легкостью перехватил занесенную для удара руку – и, заломив запястье, с удовольствием отметил, как исказилось от боли холеное лицо юноши.

Холодным, лишенным эмоций взглядом он окинул его стройное, бледное, почти женственное в своей изнеженности тело, чуть дольше задержавшись на нижней части живота, уверенный, что внимание его не ускользнет от Феспия.