Время вышло. Современная русская антиутопия - [35]

– Простите. Всего доброго.

– Все вещи крещены у родника вечности и по ту сторону добра и зла; а добро и зло суть только бегущие тени, влажная скорбь и ползущие облака.

В телефоне послышались короткие гудки.

Альфред Шванцланге положил трубку, почесал свой огромный нос и задумчиво уставился в окно.

Внезапно в дверь позвонили. Господин Шванцланге открыл дверь и увидел стоящего на пороге Енотова – с суровым лицом, выражение которого тот так и не изменил с предыдущей сцены, в смешной шапочке с помпоном и в длинном плаще, который, впрочем, уже не развевался, поскольку на лестничной площадке не было ветра.

– Добрый день, – сверкая глазами, поздоровался Енотов. – Я к вам по делу. Вы знаете о нём.

Шванцланге догадливо улыбнулся.

– Свет низошёл на меня: мне нужны спутники, и притом живые, не мёртвые спутники и не трупы, которые ношу я с собою, куда я хочу! – сказал он, жестом приглашая Енотова пройти в квартиру.

Енотов оказался в небольшой тесной комнате, тускло освещённой настольной лампой. В окне был виден мрачный пейзаж городских окраин. На стене висел портрет Грейсмана, на котором можно было разглядеть чёрные дырки с сильно обгоревшими краями. Енотов достал из кармана карту и молча показал её Шванцланге, стараясь при этом не смотреть на его огромный нос. Тот, увидев карту, заулыбался и закивал головой; нос его при этом покачивался.

– Ваше убийство, судьи, должно быть жалостью, а не мщением. И, убивая, блюдите, чтобы сами вы оправдывали жизнь! – произнёс он.

– Человек в костюме гриба обещал, что вы поможете мне проникнуть в замок.

– Ты сказал истину, Заратустра, – ответил Шванцланге. – Я не верю больше в себя самого, с тех пор как стремлюсь я вверх, и никто уже не верит в меня, – но как же случилось это?

Шванцланге поманил Енотова пальцем к шкафу и открыл его: там висел чёрный латексный женский костюм с логотипом корпорации Грейсмана на левой груди.

– Вы хотите, чтобы я переоделся в женский костюм, притворился очередной женщиной из гвардии Грейсмана и таким образом пробрался в его замок? – догадался Енотов.

– Да, Заратустра, ты говоришь истину, – вновь ответил Шванцланге. – Своей гибели желал я, стремясь в высоту, и ты та молния, которой я ждал!

С этими словами он выдвинул небольшой ящик и достал из него чёрную латексную маску, закрывающую верхнюю часть лица, косметический набор, две силиконовые груди, длинноволосый парик, широкий солдатский ремень с висящей на ней плёткой и жёлтую резиновую утку.

Увидев, каким недоумевающим взглядом Енотов уставился на все эти вещи, Шванцланге заулыбался.

– Ты идёшь к женщинам? Не забудь плётку! – пояснил он.

– Это я понимаю. Но зачем утка?

– Такое мщение измышляет мой избыток; такое коварство рождается из моего одиночества, – ответил он, после чего поднёс утку к своему лицу и показал, что в клюве её расположено чёрное отверстие, а на груди находится маленькая жёлтая кнопочка. Внезапно он направил утку на портрет Грейсмана, висевший на стене, и нажал на кнопочку. Раздалось быстрое и резкое жужжание: ослепительный бело-голубой луч вырвался из глаз утки и ударил по портрету, оставив на нём ещё одну обожжённую дырку.

– И тут испугался он, ибо солнечный луч упал с неба на лицо ему, – пояснил Шванцланге.

Затем он открыл шкафчик письменного стола и вручил Енотову несколько документов. Это были приглашение на курсы повышения квалификации у Грейсмана и удостоверение личности охранницы.

Теперь план убийства был понятен. Переодеться в латексный костюм, притвориться женщиной, пробраться в Серый Замок, пронести с собой жёлтую резиновую утку, стреляющую лазерными лучами, и прикончить Грейсмана в его кабинете.

Всё просто.

Енотов упаковал всё необходимое в чёрный чемодан, распрощался с Альфредом Шванцланге и вышел из квартиры.

– Пусть в вашей любви будет храбрость! Своею любовью должны вы наступать на того, кто внушает вам страх, – сказал напоследок Шванцланге, закрывая дверь.

Енотов надвинул на брови смешную шапочку и зашагал вниз по лестнице.

8

Вернувшись домой, Енотов сразу же поставил чёрный чемодан возле кровати, сел на диван и включил телевизор, дабы слегка отвлечься от тревожных и мрачных мыслей, которые роились в нём, подобно пчелиному улью.

По единственному каналу показывали очередной концерт бардовской песни. Сильно заросший человек в сером свитере сидел на стуле перед многотысячной публикой, играл на гитаре и пел.

Здесь стоит заметить, что в этом ужасном мире, дрожащем под железной пятой тоталитарной диктатуры, в последнее время появилось слишком много бардов. Все другие музыкальные жанры, кроме торжественных военных маршей и бардовской песни, были запрещены. Бардам оказывалась значительная поддержка на государственном уровне: регулярно проводились конкурсы среди исполнителей и грандиозные фестивали, бардовские песни звучали по радио и телевидению. Не было ни дня, чтобы в каком-то из городов не прошёл очередной концерт.

С каждым днём бардов было всё больше и больше. Некоторые из них становились известными на весь мир, но уже буквально через неделю о них забывали, и всеобщими кумирами становились другие барды. На самом деле между ними не было никакой разницы. Все они выглядели совершенно одинаково: прожжённый сигаретой серый свитер, грязные волосы, перемотанные синей изолентой очки, неаккуратная борода и сильно потёртые джинсы. Казалось, их клонируют; впрочем, чертами лица и цветом волос они всё-таки различались.