Время воздаяния - [55]

Бесчисленное множество клеток, выстроенных в правильные ряды, словно аккуратно разграфленные на бумаге; огромная тетрадь в клеточку — каждая заполнена каким — нибудь знаком: цифрою, или буквою, или знаком препинания — что я никак не научусь ставить правильно — или каким — нибудь каббалистическим знаком, или вообще никому неизвестным каким — нибудь знаком — знаком, смысла которого никто не знает и не понимает, и вообще нет его — этого смысла, а есть только огромная разграфленная таблица, раскинувшаяся на зубцах чернеющих в холодном осеннем небе елей, повисшая на широких, нарочно протянутых для этого лапах сосен, немного запутавшаяся в корявых уродских пальцах ольховника… А мы все — вписаны в эти клеточки, отделенные друг от друга тоненькими, голубенькими линиями, ничего не значащими на первый взгляд — однако при внимательном рассмотрении оказывается, что именно они ограничивают наше жизненное пространство, придают ему форму, не дают нам слипнуться вовсе в какой — нибудь огромный и безобразный слизистый ком, и позволяют сохранять хотя бы подобие личности и свободы — в пределах отведенной нам клетки. Многие из них, кстати, пустуют, или скоро опустеют — так что желающие могут записываться.

Но в то же время — если развивать эти мысли далее — описанная картина наводит на аналогию с неким организмом, каждая клетка которого выполняет свою, совершенно особую функцию, вырабатывает свой единственный какой — нибудь гормон, или еще какую — нибудь ерунду, посылает нервный импульс какой — нибудь — словом, вносит посильный вклад, старается при этом не думать — что организм может сделать для нее, напротив — что она может сделать для организма: не обязательно хорошее — ведь есть всегда такие клетки — хулиганы, которые творят, что хотят, и тем самым наносят организму в целом большой вред — но на сей случай существуют клетки — охранники правопорядка, которые должны вовремя обнаруживать и обезвреживать таких хулиганов, что они временами и делают; словом, очень занимательная получается картина, особенно если представить еще нервные клетки, заседающие в Центральной Нервной Системе и пытающиеся командовать оттуда всеми остальными, жировые клетки, под шумок накапливающие питательные вещества и откладывающие их иногда в очень больших количествах, половые — проводящие жизнь в суетливых поисках пары — ну, и так далее.

И вот — собственно, к чему я это веду — меня очень волнует вопрос: каждая из этих клеток — имеет ли право, скажем, на свои переживания? на какую — то индивидуальность? Есть ли у нее право на какую — то радость в ее частной, индивидуальной жизни, на получение своего какого — нибудь удовольствия от нее? Право — в рамках допустимого законами физиологии, конечно — поступать в соответствии со своими убеждениями или побуждениями — уж у кого что есть? Или — нет? Делай, что тебе определено, и точка? Потому что интересы организма и установленные им порядки в любом случае — главнее? То есть понятно, что для организма главнее именно его интересы, но до нее — то, крохотной — вообще есть кому — нибудь какое — нибудь дело, или нет? Ведь — с другой стороны — что есть организм, как не совокупность, общежитие — то есть общее житие — этих крохотных живых и ведь тоже созданных Богом частиц, тоже, наверное, имеющих в силу этого какие — то свои права? Или все же — нет?

* * *

Словом, не знаю, как вас, а меня очень утомили все эти вопросы: я очень часто и помногу над ними размышлял — просто потому, что они некоторым образом определяли и мое собственное существование — но я очень утомился от них, очень. Ведь шли годы. Здоровье у меня стало уже не то, что прежде, длительное и напряженное умственное усилие стало мне трудно. В буднях моих ничто особенно не менялось, однако я все более и более — если только это было возможно — отдалялся от жизни внешней — общественной, политической, стал плохо понимать, что вообще происходит вокруг и, главное — зачем; мне даже начали ставить это на вид в моем обществе, где я все еще продолжал работать. Коротко говоря, мне пришлось уйти на пенсию.

Это оказалось очень трудно. Я попробовал с чтением своих лекций устроиться — на общественной основе — в домоуправлении, однако слушать их почти никто не приходил, и пришлось от этого тоже отказаться. Целыми днями я сидел теперь у окна, не зная, чем себя занять; я перечитал по нескольку раз все книги, что у меня были, выучил наизусть большую часть его стихов. Потом выучил наизусть вообще большую часть стихов, что были в местной библиотеке. Это вызвало у меня сильное умственное утомление, я почувствовал себя нехорошо, и мне пришлось обратиться к районному врачу. Тот измерил мне кровяное давление, покачал головою, выписал какие — то таблетки и сказал, что мне следует лучше питаться и больше гулять, а не сидеть вечно дома. Лучше питаться на мою пенсию было затруднительно, но гулять я, действительно, стал больше — раньше мне это как — то не приходило на ум.

Стояла поздняя осень, холодная, с затяжными пересыпающимися снежной крупой дождями. Я — по совету врача — гулял, гулял, но замерз. Возвращаться домой не нагулявши положенного времени мне не хотелось, я стал искать — куда бы зайти, погреться. Зашел в молочный магазин, послонялся по нему немного, но покупать ничего мне там не было нужно, и пришлось снова выйти на пронизанную ветром улицу. Так — короткими перебежками — «погулял» я еще полчаса, и уже совсем собрался вернуться домой, но вдруг обнаружил, что стою напротив музея, очень красивого и величественного, расположенного в глубине также очень красивого, но в эту грустную пору облезлого, просвистанного осенним ветром сквера, или небольшого парка.