Время волка - [54]

— Нет!

Тихий смех тепло защекотал в её ухе.

— Почему ты говоришь шёпотом? — нашептывал он ей. — Ты думаешь, нас подслушивают козы?

— Нет, но…

— Ты не должна бояться, что нас обнаружат. Или твои братья не спят?

— Отнюдь, они все отсутствуют, как и мой отец. Только охотники в их комнате, потому что вчера они целый день были в дозоре.

Адриен отвел одну её прядь со лба.

— Значит, вы, женщины, в доме совсем одни. Собственно говоря, глупый поступок ваших мужчин. Если бы я был бестией, и шнырял по лесу, то просто прокрался бы в неохраняемый дом.

Мари порывисто села.

— Перестань! Ты пугаешь меня!

— Это была только шутка, фея.

— О смерти не шутят.

Адриен вздохнул.

— Ты права. Но тебе не нужно бояться. Если бестия хотя бы приблизиться, я зачарую её точно также как дворняжку.

И самое странное то, что она ему поверила. Полная луна рисовала бледными кистями его черты, которые выглядели дикими, но прекрасными. «Он — волшебник. С ним всё становится легко и прекрасно, со мной не может произойти никакого зла». Мари сразу почувствовала себя не более, чем пленницей, которая не может сделать ни шагу без присмотра своих братьев или матери. С неё упали все оковы, и осталось только опьяняющее чувство свободы, и будто только одни объятия на вечные времена. Она взяла его лицо обеими руками и поцеловала так страстно, что он вздрогнул. Сильно прижавшись друг к другу, они упали обратно на сено. Все в ней жаждало того, чтобы почувствовать его руки на своей коже, но когда руки Адриена стали требовательными, она отодвинулась от него и натянула ночнушку на колени.

— Что? — проворчал он.

— Я хочу этого так сильно, Адриен… но это не должно произойти.

Он вздохнул и сел рядом с ней. Против света она могла видеть, как мужчина запустил руки в волосы. И Мари любила его даже за это: за то, что он не настаивал и не гневался.

— Ты только благочестива или другой нравится тебе больше, чем я?

— С чего ты это взял?

Пожатие плечами в темноте.

— Я слышал, что оба охотника свистят тебе вслед. И Томас Ауврай тоже здесь. Ведь нельзя утверждать, что он безобразный, да? — внезапно его голос стал чужим и резким.

— Ты поверишь, что я не знаю, чего хочу? — сказала она. — Ты точно знаешь, что ты единственный, Адриен!

— Тогда хорошо. Я терпеть не могу, когда другой просто тебя рассматривает!

Она чуть не рассмеялась.

— Тут ты можешь быть спокоен. Маман запрещает мне даже, чтобы я с ними говорила. Охотнее всего она бы не пустила меня одну к деревенскому источнику.

— Если бы ты была моей женой, я не оставил бы тебя одну даже у окна, — шепнул он ей. — Каждый мужчина, который видит тебя, хочет тебя.

В этом она едва ли могла с ним согласиться, но ей нравилась даже его ревность.

— Не думай, что заманишь меня сладкими речами, — насмешливо ответила она. — И даже если бы это была правда: я ни в коем случае не хочу сидеть взаперти от своего мужа. Нет, я хочу танцевать вокруг костра в Иванов день (прим. пер.: Johannesfeuer- день Святого Иоанна, 24 июня), Адриен, я хочу быть счастливой и идти туда, куда хочу! Итак, если ты ищешь ту, которую ты сможешь запереть за мешок медных монет, поищи её в другом месте!

Адриен тихо смеялся, его рука взъерошивала её волосы, пока коса не распустилась, его губы нашли губы Мари. Когда она в следующий раз перевела дух, они лежали переплетённые тесно друг с другом, как супруги. И было сумасшествием то, как сладко это было ощущать и как правильно.

— Согласись, — шептал он ей в ухо. — Ты не послушная христианская девушка, на самом деле ты одно из диких лесных существ и пришла только для того, чтобы украсть у меня сердце.

Он снова осторожно положил свою руку ей на бедро, и на этот раз она позволила это прикосновение. И ещё больше: она так сильно хотела его, что на несколько мгновений забыла обо всём. Но затем девушка вскочила и покачала головой.

— Я не фея. Феи могущественные и свободные, и они не знают греха, так как всё, что делают — служат судьбе. Но если я сплю с мужчиной, с которым я не в браке, то я грешу.

Он молчал. Казалось, что в косом лунном свете его глаза светились янтарным цветом, и на одно мгновение она задрожала, таким чужим он ей казался.

***

Томас не знал, каким угрожающим мог быть ночной лес, как огромное, беспокойное существо, которое страдало от кошмаров. Ветви трещали, кроны деревьев вздыхали на ветру, и где-то ветки с жалобным стоном тёрлись о стволы. Это было уже спустя несколько часов после полуночи. Чем больше близилось утро, тем холоднее становилось. Хотя и был конец июля, в воздухе уже носился осенний запах.

Томас схватил ружьё, которое Бастьен одолжил ему для защиты. Он представил, как слышит крадущиеся шаги, совсем рядом. И каждый раз сердце начинало неистовствовать, и его палец вздрагивал на курке. Как молитву он повторял в мыслях слова Бастьена: «Установил, прицелился, сопоставил, выдохнул… и выстрелил!»

Под злобное одобрение Пьера и Антуана ему вчера на самом деле удалось впервые попасть в полено, которое Бастьен установил на расстоянии пятнадцати шагов у ивовой ограды. Конечно, из уст Бастьена не вышло ни слова похвалы, но прежде чем он принёс новое полено, мимоходом одобрительно ударил Томаса по плечу. Это был новый опыт того, что дружба требовала немного слов. Это было, как будто Томас не только проскользнул в крестьянскую куртку, но также в убогую, незатейливую жизнь, которая казалась ему гораздо честнее и лучше, чем поступки в Версале.