Время винограда - [10]

припал к луке —

я этого джигита

уже на всем скаку

не догоню!

Эльбрус, ты слышишь,

как гремят копыта?

Грязь из-под них —

как стая воронья.

Нет, не догнать

мне этого джигита,

который просто

молодость моя.

Плеть ни при чем.

Не надо шпор досадных.

Скачи, джигит!

Пусть только свист в ушах.

А мы устали вместе —

конь и всадник.

Пора обоим

перейти на шаг.

Но ты, джигит,

не стань седым и хмурым,

гони коня

во всю лихую прыть —

чтоб молодость

неслась навстречу бурям,

чтоб нам ее

за робость

не корить!

Собака

Снег падал на склоны Домбая.

Мы шли к подвесной не спеша.

Казалось, у всех голубая,

как ясное небо, душа.

А горы вздымались громадой.

Легонько поскрипывал трос.

Попался навстречу лохматый,

заметно хромающий пес.

Не лез к нам и зубы не скалил.

На счастье, нашлась колбаса,

и мы на ходу приласкали

того беспризорного пса.

Вершина в тумане исчезла,

но мы, отрешась от земли,

вскочили в бегущие кресла,

и кресла нас ввысь понесли.

Мы мчались в пристанище бога.

По вдруг я забыл про мороз:

под нами по снегу отрога

бежал верноподданый пес.

Бежал он, из сил выбиваясь,

упрямо, по брюхо в снегу.

Я понял, что черную зависть

в себе подавить не могу.

На горном отроге Домбая

он падал и несся опять.

О, как он боялся, хромая,

с любовью своей опоздать!

Не верил, что миг будет кратким,

не верил в случайность дорог,

он с нами до верхней площадки

добрался — и медленно лег.

Вздымались бока то и дело.

С надеждой глядел он на всех.

И таял под ним ошалело

недавно постеленный снег.

Светлели небесные краски,

а мы опускали глаза.

И молча жалели о ласке,

предавшей хорошего пса.

Нарзанная галерея

Я никогда о том не пожалею:

поддерживая свой курортный сан,

паломники, мы ходим в галерею,

где властно не искусство,

а нарзан.

Покорные рабы часов урочных,

мы толпами стекаемся туда,

где под стеклом находится источник —

магическая добрая вода.

И у колонок, влагу подкачавших,

отвергнувшие сумрачность больниц,

мы приникаем к тонким клювам чашек,

как будто ртами кормим синих птиц.

Нарзан, нарзан, целительный и чистый,

пришедший из планетной глубины,

гордись, что рядовые и министры

перед твоим достоинством равны!

«Коли погода вас не подвела…»

Коли погода вас не подвела

и на гору взбираться не обуза,

увидеть можно с Малого Седла

сияющую царственность Эльбруса.

Великая двуглавая гора,

пред нею все никчемно и убого.

Она стоит, как трон из серебра,

воздвигнутый для призрачного бога.

Как тут не слышать шороха времен,

не чувствовать возвышенность момента,

когда за все века на этот трон

не родило и небо претендента?

Но мой сосед, наверное, не трус,

хоть непохожий на героя сказки,

однажды поднимался на Эльбрус

в обыкновенной альпинистской связке.

Он целый час был выше всех громад

и видел мир с сиятельной вершины.

А в будни он читает сопромат

и пиво пьет, как многие мужчины.

Речка Теберда

Между пиков по ущельям

мчится речка Теберда.

То угрозой, то весельем

дышит горная вода.

Мимо умных речка мчится,

мчится мимо дураков —

говорливая сестрица

молчаливых ледников.

Дураки туги на ухо.

Умным слышится в тиши,

как бормочет речка глухо:

— Эй, послушай, не спеши!

Не глуши мой голос песней,

сам послушай Теберду —

охраню от всех болезней,

отведу твою беду.

Я скакала по ступеням.

Но не зря, круглей луны,

вечным пеньем и терпеньем

обкатала валуны.

Ставь костер на перекате

и свари в котле шурпу —

и тебе той встречи хватит

на столетнюю судьбу!

Храм воздуха

Меня на Храм заносит постоянно

не круг друзей, не зов пустой тщеты,

не сытая уютность ресторана,

а притяженье горной чистоты.

На высоте торжественно, как в храме.

Какая даль! Какая тишина!

Недаром мы наедине с горами

себя познать стараемся до дна.

А горы, гордо заломив папахи

и сбросив бурки черные долой,

забыв о подхалимстве и о страхе,

молчат на равных с небом и землей.

Ах, горы, горы! Стоя перед вами,

легко понять, как мы невелики…

Но вот и мы становимся горами.

К нам на виски сползают ледники.

Не страшен больше зуммер комариный,

конфетность лести, тщетность суетни,

и как вершины смотрят на долины,

так мы глядим на прожитые дни.

Осенний тополь

Что ж ты, гордый тополь,

стал сухим и лысым

и на землю сыплешь

бурые листы?

Словно сжег поспешно

пачки давних писем

и воспоминаний

стал бояться ты.

Засвистит зимою

вьюга одичало.

Но тебе, мой тополь,

ни к чему тоска:

ты весною можешь

все начать сначала —

с самой первой почки,

с первого листка…

Кладбище альпинистов

Висят на соснах снежные мониста.

Оборвана тропа — конец пути.

Есть на Домбае лагерь альпинистов,

но им на восхожденье не уйти.

Их, чья судьба не очень знаменита,

кого бросал к вершинам не приказ,

вдавили в землю глыбы из гранита

и сосны скрыли тщательно от глаз.

Однако, тяжелее всякой тверди,

подобно несдвигаемой горе,

меж датами рождения и смерти

покоится короткое тире.

Обвала шум и грохот камнепада,

победного восторга сладкий миг —

нет, мертвым больше этого не надо,

теперь уже все это для живых.

У гор и перевалов нрав жестокий.

Вздымаются вершины, побелев.

Привинчены к граниту альпенштоки,

но есть на монументе барельеф:

металл передает лицо мужчины,

он вверх упрямо устремляет взгляд,

как будто снова

грозные вершины,

прекрасные вершины

предстоят!..

Посещение конезавода

Джигиты поводками

едва смиряют лють.

Не кони перед нами,

а золотая ртуть!

Весь воздух синий-синий.

Крутая мудрость гор