Время в судьбе. Святейший Сергий, патриарх Московский и всея Руси - [14]
Парадокс заключался в том, что названное восстановление со временем должно было привести к уменьшению влияния формально-административного начала, имевшего огромный вес в синодальной Церкви, а следовательно, к резкому сокращению власти и возможностей официальных «вершителей судеб» Церкви — архиереев-администраторов, одним из наиболее ярких представителей которых не без основания считался архиепископ Финляндский Сергий.
Новый состав Синода впервые собрался 25 апреля 1917 г. и уже вскоре, без всякого обсуждения, «постановил предоставить всем священнослужителям, которые были лишены священного сана за их политические убеждения, войти в Св. Синод с ходатайством о пересмотре дел и о восстановлении их в священном сане». Тогда же был поднят вопрос «о введении выборного начала при замещении должностей в духовных консисториях и в других епархиальных учреждениях»[40]. Однако самым важным документом, принятым новым составом Св. Синода, было специальное послание «возлюбленным о Христе братиям архипастырям, пастырям и всем верным чадам Святой Церкви», в котором заявлялось о необходимости скорейшего созыва Всероссийского Поместного Собора. Помимо этого, послание говорило и о том, что в церковном управлении должно получить широкое повсеместное распространение выборное начало, что необходимы изменения в духовной школе и церковном суде. «При изменившемся государственном строе, — заявлялось синодалами, — Русская Православная Церковь не может уже оставаться при тех порядках, которые отжили свое время»[41].
Впрочем, для большинства иерархов новые порядки означали скорее не зарю новой жизни, а возможное насильственное покидание своих архиерейских кафедр. «В те дни по всей России пробежала волна „низвержений епископов“, — писал митрополит Евлогий (Георгиевский), — Синод был завален петициями с мест с требованиями выборного епископата». «Мы все теперь жили в панике», — отмечал он далее, вспоминая Февральскую революцию[42]. Однако, несмотря на «панику» «старорежимных» архиереев, события развивались стремительно: был образован Предсоборный Совет, занимавшийся непосредственной подготовкой Собора, а в июне (в Москве) был проведен Всероссийский съезд духовенства и мирян. Летом 1917 г. Предсоборным Советом был выработал и проект основных положений, характеризовавших церковно-государственные отношения в новых пост-монархических условиях. Примечательно, что Предсоборный Совет, заявляя о внутренней автономии некогда главной конфессии Империи, не забыл подчеркнуть ее государственное первенство, особо отметив, что глава страны и министр исповеданий должны быть православными, церковные субсидии — не отменяться, постановления Православной Церкви — признаваться государством нормами права, имеющими обязательное значение для всех лиц, принадлежащих к РПЦ.
«Это, конечно, не система „отделения“ Церкви от государства, — писал А. В. Карташев уже в эмиграции, — а лишь система „отдаления“ двух сторон друг от друга на такое расстояние, которое давало бы и Церкви свободу и государству позволяло бы[ть] светским, а не односторонне конфессиональным»[43]. Идея Карташева понятна: он стремился сохранить «морально-культурное сотрудничество» Церкви и государства, наивно полагая, что подобная идея вполне осуществима на практике при укреплении (не без помощи светской власти) соборной Церкви и правового (sic!) государства.
Помогая Православной Церкви стать соборной, Временное правительство считало вполне реальным соединение формулы Кавура — Chiesa libera in stato libero (свободная Церковь в свободном государстве) с положением об искреннем сотрудничестве Церкви с новой демократической (а вовсе не «симфонической») властью. Психологическая невозможность этого соединения, как показало время, была не меньшей, чем невозможность политическая; тем более что государство заявляло и о полной свободе всех других, разрешенных законом, религиозных конфессий и деноминаций (не исключая и их права на свободное «оказательство» своей веры): 14 июля Временное правительство приняло постановление «О свободе совести».
Искреннее желание созданной революцией власти «помочь» Церкви решить старые ее недуги, к сожалению, не привело к нахождению взаимопонимания большинства русской иерархии и Временного правительства, хотя и способствовало оживлению многих сторон церковной жизни. Это прежде всего касается начавшегося с весны 1917 г. свободного избрания (на епархиальных съездах) архиереев — тайным голосованием представителей клира и мирян. Таким голосованием на Владимирскую кафедру был избран и бывший архиепископ Финляндский Сергий. Синодальный указ от 10 августа 1917 г. подтвердил и узаконил это избрание. Первоначально Сергий рассчитывал на большее: вместе с епископами Уфимским Андреем (кн. Ухтомским) и Гдовским Вениамином (Казанским) он баллотировался на столичную архиерейскую кафедру, но избран все же был викарий Петроградской митрополии Вениамин.
Конечно, Владимирская кафедра была периферийной (все-таки не Петроград и не Москва), но, тем не менее, она являлась одной из старейших и почетнейших в отечественной Церкви и избрание на нее, убежден, нельзя рассматривать только как политическую «неудачу» руководителя Св. Синода…
