Время в долг - [32]

Рукопашная на фронте легче, там бьешь врага, здесь товарища, часто убежденного в своей правоте. А подчас просто не хватает смелости бросить в лицо обвинение по большому счету…

Семен Пробкин начал оттаивать. Вчера он получил первую благодарность от Михаила за отличную технику пилотирования. А радость скрыл. Только глаза выдали. Михаил сотворил доброе дело.

Интересно, о чем думает сейчас Михаил?

Долго что-то нет Аракеляна из Москвы.

Васю Туманова оставили на летной работе с месячным испытательным сроком. Терещенко потрясен, говорит, «лапа есть у мальца в управлении!». Какая там «лапа», просто умных людей неизмеримо больше! Туманов воспринял известие вяловато. Понять его можно – не прошло потрясение после падения. Ничего, на пользу! Не зря говорят: «За одного битого двух небитых дают». Через несколько дней акклиматизируется «индюк».

Что сейчас делает Михаил? Не хлюпаешь ли в подушку, дружище? Приказ Главного управления ударил по тебе, как обух по голове. С твоим-то самолюбием!

Эти строки пишу не в общежитии, а в собственной квартире. Дали комнатку в большом аэрофлотском доме. Соседи что надо! На первом этаже Маруся Карпова, и теперь с Семеном Пробкиным мы частые попутчики.

Противное лето: опять дождь к вечеру…»

* * *

А Михаила Кроткого не покидало мрачное настроение. Он понуро сидел в комнате авиаэскадрильи у окна. Крупные капли били по стеклам, соединяясь в серые мутные потоки, сквозь них еле просматривались щетинистые огоньки аэродрома.

«Поехать к Борису!» – мелькнула мысль, но, вспомнив, как Романовский с Аракеляном «отчитывали» его за грубое отношение к пилотам, передумал. Он стал более терпим, но изменилось ли от этого положение? Ничуть! Так, кое-что по мелочи.

«По-армейски круто надо!» – стиснул кулак Кроткий и тут же разжал онемевшие пальцы – ведь его сняли с должности командира эскадрильи, и теперь он только заместитель, не хозяин, а подголосок. «А все же с Борисом надо потолковать!»

Романовский теперь жил довольно далеко от аэродрома, но Кроткий прошел мимо своей «Волги», будто не заметил машину. Дождь зло барабанил по плащ-палатке, слепляя ресницы, вода текла по щекам, струилась по шраму на подбородке. Шагая прямо по лужам, Кроткий старался критиковать себя, но ничего не получалось. Нет, не виноват он. Не виновен – и точка!

– Миша! Из Волги выплыл? – воскликнул Романовский, поднимаясь навстречу. – А ну, раздевайся, сейчас чего-нибудь горяченького организуем.

Кроткий сбросил плащ-палатку на пол, мазнул мокрой ладонью по растрепанной рыжей шевелюре и остановил друга движением руки.

– Не надо! Спиртного у тебя не водится, а чаями не балуюсь. Да и чем приличным может угостить старый холостяк?!

– Да, живу бобылем, чихну – некому «будь здоров» сказать.

Друзья сели на диван, Романовский подсунул под спину Кроткого маленькую подушку.

– Выключи говорильник!

– Зачем? В смысле шума радио полностью заменяет мне семью, – уверял Романовский, но приемник выключил.

– Ну вот, Боря, я и опростоволосился! Никогда не думал, что высекут, как мальчишку. Э, да что плакаться зря! Везешь – гож, оступился – зарыли!

– Как зарыли?

– А ты считаешь понижение в должности успехом? «Окоротить Кроткого!» – так сшутковал генерал? И окоротили!

– Болезненно для тебя, но правильно.

– Что-о! И ты туда же?.. Кто тянул авиационно-санитарную работу в области? Я и моя эскадрилья! От кого воняет за версту вофотоксом7 и прочим? От меня! Потому что все лето не вылазил с полей, за жуками-кузьками да черепашкой гонялся, сам, лично, давил эту погань с бреющего! Горел на работе, отказывал себе в отдыхе кто? Я, собственной персоной! А производительность в полтора раза поднял кто? Тоже я… С женой нелады, дочку просмотрел. И чего нашла в этом сопляке?! И после всего, что я потерял, отдал для дела, мне норовят попасть в глаз? – Кроткий тяжело опустил ладонь на валик дивана и продолжал глуховато: – Ну, да черта с два! Посмотрю, как другой на моем месте выдюжит. Попотеет, голубчик!

– А о Васе Туманове ты зря…

– Повтори-ка. Повтори!

– Ты никогда не знал, что такое любовь. Это твое несчастье, Миша. Жестоковат ты в чувствах к людям.

– Тсс, не шебурши! Слыхивал от хлюпиков. Да я…

– Много и чересчур долго якаешь, Михаил. Вниз растешь! Помню тебя разным; сначала сильным, но довольно неуклюжим, потом смелым до безрассудства и немного чванливым, но что ни дальше ты шел – больше чувствовалось, что-хочешь, обязательно хочешь схватить жар-птицу только для себя, только в свое личное пользование. Не так?.. Помнишь наш разговор на эту тему?

Теперь они стояли близко, не мигая, глядели в глаза друг другу, так близко, что Романовский кожей лица ощущал жар пылающих щек Кроткого.

* * *

Через двадцать дней после бомбардировки станции Каланда Кроткий вернулся из госпиталя в полк. Тяжело перепрыгнув через борт дивизионной полуторки, он пошел к землянке, не выбирая дороги. Дверь открыл ногой и предстал перед Романовским. Долго держал в своих огромных ладонях горячие пальцы товарища, потом крепко обнял его.

– Спасибо, друг! Век не забуду приземления вслепую. Должник твой! Но Мишка Кроткий привык отдавать долги. Спасибо!