Время – убийца - [64]
– Иди. Иди и смотри, любовь моя![150]
Я хитрая, смышленая и хорошо подготовилась к выступлению. Все эти волосатые, усатые, бородатые и пузатые мужчины пялятся на мою майку – черно-белую, с кровавыми буквами WWF под изображением панды с отрубленной головой. Я специально ее надела.
– Труднее всего будет построить заповедник, а с дельфинами договоримся, – продолжаю я, сложив губы сердечком. Сладкое простодушие контрастирует с вызывающим нарядом, но так и было задумано.
Выпивохам плевать: в сафари с дельфинами они верят не больше, чем в воскрешение морских тюленей.
– Я корсиканка, как и Наталь Анжели, так что никакого бетона! Придется использовать другие материалы – дерево, стекло, камень, – и получится очень красиво! Вид мы уродовать не станем, ведь участок принадлежит дедуле.
Просто блеск! Назвать моего деда «дедулей» перед всеми этими мужчинами, которые «решают проблемы» мира, обсуждают Корсику и маккию, благоухающую анисом, миртом и табаком. Мне кажется, они считают Кассаню Идрисси кем-то вроде генерал-аншефа, чье имя нельзя произносить вслух, чтобы не окаменеть. Я десантируюсь на остров в образе зомби и зову их верховного правителя дедулей.
А я ведь еще не пустила в ход свое секретное оружие.
– К счастью, работать мы будем семейным, так сказать, подрядом. Дедуля даст землю, а моя мама построит дом для дельфинов, она ведь архитектор.
На этом решаю остановиться, чтобы не переиграть, хотя эти люди, пьющие «стадом», как зебу у болота, вряд ли были такими уж хитрецами.
– Мама с Наталем хорошо ладят… Здесь есть туалет?
Я иду вниз по лестнице, весело мурлыча себе под нос. К туалетам ведут триста ступеней и бесконечно длинный туннель, как будто строители хотели оборудовать сортир на континенте… Спускаюсь на десять ступенек, жду, когда сработает датчик и погаснет свет, и поднимаюсь на семь. Согласна, уловка ничтожная, жалкая, поэтому сделаю признание.
Да, я ревную! Мысль о маме внушает мне одноединственное, но жгучее желание – убить. Да, я хочу знать, спит мама с Наталем или нет. Да, я бы предпочла, чтобы мама принадлежала только папе, а Наталь – мне. Потому и затаилась в темноте, как любопытная, хоть и трусливая мышка.
Долго ждать не приходится. У мужчин и женщин под хмельком развязываются языки, только дозы требуются разные. А потом неизбежно начинаются разговоры на темы ниже пояса…
Первым раздается непривычно высокий для корсиканца голос с интонациями капризного ребенка:
– Наталь совсем страх потерял, раз покусился на невестку Кассаню…
В ответ звучит дружный смех, потом вступает гнусавый, как утка, тип:
– Сказать по правде, когда гляжу на жену Паоло, сам хочу переметнуться к «зеленым».
Над тарелками с оливками повисает тревожное молчание.
– Они уже лет двадцать хотят пустить волка в овчарню, – уточняет Даффи Дак. – Если речь про ее лохматого, я не против.
Все гогочут. Я слышу голос Базиля, он пытается урезонить собеседников:
– Может, парню и правда нужен архитектор, а у Пальмы есть свои резоны общаться с красавчиком…
В разговор взрослых вмешивается мой ровесник – у него все еще ломается голос. Спасибо ему большое, он задает тот вопрос, на который я жажду услышать ответ.
– Что за резоны?
Даффи Дак ржет как сумасшедший.
– Ты что, не знаешь местную поговорку, малыш? «На Ревеллате пастухи держат скот в овчарне зимой, а жен дома – летом, когда Поль Идрисси сходит с парома на берег».
Глумливый смех действует на меня, как взрывная волна, и я невольно отшатываюсь.
Элмер бросает следующую гранату, и я не успеваю заткнуть уши и пригнуться.
– Поля можно понять. Ему скучно с парижанками, которые ездят на метро. Зато у нас на острове дичь круглый год бегает на свободе.
– И лучшие трофеи достаются Полю, хотя охотится он всего два месяца в году.
– Нужно делиться с товарищами, ведь собакам на охоте положена часть добычи.
Ковровая бомбардировка. Стены рушатся. Воет сирена, но я не могу сдвинуться с места, понимаю, что нужно бежать, спрятаться в тихом безопасном месте, а ноги не идут.
Из тумана доносится голос Базиля:
– Пальма – красивая женщина.
– Еще какая! – снова вмешивается Даффи. – Наталь показал ей дельфинов, а она ему – своих… китов, тех, что под лифчиком.
Мужской гогот ранит меня тысячей мелких укусов.
– И все-таки Наталь мог бы найти кого-нибудь помоложе. И, главное, не такую замужнюю, – говорит Элмер.
Внезапно наступает гробовая тишина.
Кто-то шепчет: «Тсс…»
Секунду мне кажется, что меня обнаружили, но тут же слышу плач младенца. В округе, насколько мне известно, есть всего один грудной ребенок, увечный внук женщины, которая убирается у дедули и бабули. Она повсюду возит его за собой в коляске.
Все кончено.
Из бара не доносится ни звука.
Я иду вниз, спотыкаясь на каждой ступеньке мрачной лестницы, углубляюсь в туннель и бреду целую вечность, ощупываю стены, а все, что осталось от моего детства, безвозвратно исчезает. Закрываюсь в туалетной кабинке и чувствую, что оказалась на другом берегу Средиземного моря, Млечного Пути, мира людей. Сажусь на крышку унитаза, достаю блокнот и в темноте записываю, строчку за строчкой, слова, взорвавшие мою жизнь, рисую буквы с лапками, и они шевелятся, как живые.
