Время Тьмы - [83]

– Колдуны тоже... – улыбнулся Ингольд. – Спасибо за предупреждение. Доброго пути и хорошей дороги всем вам.

Наместник повернулся, проклиная своего измученного коня и угрожая скормить его собакам, если тот не двинется дальше. Джил перевела взгляд с его страшных шпор со звездочками на нетронутые бока усталого коня и поняла, что чары Ингольда по отвращению случайных несчастий распространяются и на наместника Геттлсанда, ну и, конечно, на тех, кто был под его началом.

14

Снег пошел сильнее, когда Джил и Ингольд достигли лагеря на ближнем берегу Эрроу. В сером кружении они разглядели фигуры, сгрудившиеся вокруг слабых желтоватых огоньков костров, темные толпящиеся стада животных, неустанную суету на берегу потока и смутные передвижения вокруг рухнувшего моста. На той стороне реки было заметно больше активности, туда и сюда двигались огни по дальнему лагерю, и далекое блеяние коз и вой детей доносились сквозь прерывистый переменчивый ветер. Между двумя лагерями лежал поток, обрывистая бездна мрака, заполненная жадным ревом реки. На обоих берегах огромные языки разбитых скал устремлялись через пустоту.

– Какая глубина реки в этом месте? – спросила Джил, щурясь от слепящих порывов снега.

– Около сорока футов. Тут трудный переход вниз по склону и опять вверх, но сама река не очень глубокая. Они переправили вплавь большинство запасов, – Ингольд показал туда, где три человека гнали небольшое стадо свиней вверх по тропе. – Судя по тому, что ты рассказала о своем сне, похоже, что Дарки ослабили центральные колонны моста так, чтобы они обрушились под тяжестью повозок. Удачная попытка убийства. И даже хотя попытка не удалась, принц Тир остался сегодня ночью в лагере на берегу реки, отрезанный от конвоя, а в лагере разброд. Такой шанс Тьма едва упустит. – Опираясь на посох, он стал спускаться по крутому склону к огням.

Руди встретил их на окраине лагеря.

– Что вы нашли? – спросил он.

Пока они шли через темный хаос к массивной палатке Алвира, Джил рассказала ему о долине Тьмы, Ренвете, Убежище и том, что говорил Томек Тиркенсон. В конце она спросила:

– Почему Альды не было в повозке?

– Я посоветовал ей выйти оттуда, – сказал Руди. – У меня было дурное предчувствие, что они предпримут что-нибудь сегодня ночью, но я не предполагал, что это может случиться днем. Мы были всего в паре футов перед обвалившимся пролетом моста.

– И ты все еще веришь в совпадения, – ворчливо упрекнул его Ингольд. – Я удивляюсь тебе.

– Ну, – признал Руди, – уже не так сильно, как раньше.

Палатка Алвира была одной из немногих оставшихся в лагере. Ее разбили под защитой нескольких деревьев, где не было ветра; в вечерней темноте уже можно было видеть желтые огни, горящие внутри. Джил уловила доносящиеся оттуда перебивающие друг друга голоса, резкий полушепот аббатисы Джованнин и снова и снова легкий сладкий тенор Бектиса.

– ...вся свирепость бури никоим образом не угрожает нам, – наставительно говорил колдун. – И не будет, потому что я повернул ее силу в сторону и удержу ее в горах на севере до тех пор, пока мы не прибудем в Убежище.

– Повернуть ее в сторону? – дребезжала Джованнин. – Ты был в лагере по ту сторону реки, мой господин колдун? Они там наполовину погребены под снегом и замерзают.

– Однако мы не можем идти дальше сегодня ночью, – сказал Алвир и добавил со злостью: – У нас слишком мало повозок и лошадей, чтобы развить большую скорость. Самое необходимое придется нести на спинах людей. И если они не избавятся от того, что бесполезно...

– Бесполезно! – шипела аббатиса. – Бесполезно для тех, кто, возможно, жаждет избавиться от всех свидетельств о прежней законной власти Церкви. Они хотят забыть о нашем существовании.

Алвир протестовал ханжески, как проповедник:

– Божья Церковь – это больше, чем куча заплесневелых бумаг, моя госпожа. Она лежит в сердцах людей.

– И в сердцах верующих она всегда останется, – сухо согласилась она, – но память не лежит в сердцах, как и закон. Мужчины и женщины боролись и умирали за права Церкви, и единственное свидетельство этих прав, единственный плод потраченных жизней – в этих повозках. Я не оставлю это погибать в снегу за одно слово гончей собаки ребенка короля.

Ингольд отбросил в сторону полог шатра. За ним Джил увидела, как лицо Алвира менялось и застывало, превращаясь в серебряную маску, прочерченную страшной тенью, со ртом, сделанным из железа. Канцлер пошатнулся, задев головой дно единственной лампы, он возвышался над хрупкой красной фигурой аббатисы со сжатым кулаком; секунду казалось, что он может ударить ее так, что она умрет, где сидела. Но Джованнин только смотрела на него плоскими черными глазами, бесстрастная, как акула, и с триумфом ожидала удара.

– Мой господин Алвир! – хриплый и уверенный голос вклинился между ними, как свисток рефери, разбив напряжение с почти слышимым щелчком. Они оба повернулись, и Ингольд с почтением склонил голову. – Моя госпожа аббатиса, – закончил он приветствие.

Напряженное тело Джованнин медленно осело в кресле. Алвир опустил кулак, более чем заметно разжав его при этих словах.

– Итак, ты решил вернуться, – сказал канцлер.