Время своих войн. Кн. 3-4 - [19]

— И дерево учит вежеству, не считай, что немо! — чудит Седой, которого часть «из допущенных и прошедших», знает как «инструктора по выживанию», другие лелеяли надежду узнать, каков он «на деле без деле», и только ближний круг, что «при тебе за тебя, да и без тебя за тебя» (а это и есть товарищество) знает всяким.

Неважно во что ты веруешь и веруешь ли вовсе. Важно какую веру внедряешь, считая наиболее полезной дню сегодняшнему. И месту.

«Можешь — езжай галопом, а не можешь — ползи в свое светлое будущее — но двигайся! — тут неясно еще кому оно раньше настанет. И сидящий будущего выждет, только оно у него от настоящего ничем не отличится — считай, пришло уже, вон оно — стоит за спиной, смотрит как ловчее впиться в яремную… — Двигайся! А что до всего остального, так мир сходит с ума не одно тысячелетие, и к этому можно привыкнуть…»

«Когда–нибудь случится оставаться одному и поступить согласно разумениям собственной совести, а не коллективной…»

«Холоден голодный, сытый — горячлив, — писал приметы Михей. — Не нашел в себе — ищи в других!..»

Учиться у людей способных следует исходя из мудрости старослужащего: «Если ты видишь сапера бегущим, беги за ним!»

Уж тем знаменит Седой — сам легенда, что учился у легендарного Федора Бессмертного…

----

ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

Федор Бессмертный родился в селе Бузовая, неподалеку от Киева. Осенью сорок второго года пятнадцатилетним подростком попал в руки полицаев, охотников за рабочим скотом для германских бауэров. Был отправлен в метрополию рейха — в товарном вагоне, вместе со всей молодежью своего села. Выжил в концлагере, батрачил на немецкого кулака, а в конце войны оказался в зоне оккупации союзников, в лагере для «перемещенных лиц». Не смог вернуться домой — англо–американская администрация препятствовала возвращению советских остарбайтеров. Скитался в послевоенной Франции, голодал, выполняя любую, самую грязную работу. Оказавшись в Марселе, вступил волонтером во Французский иностранный легион, поддавшись на пропаганду его вербовщиков. Подписал вступительный контракт и был доставлен в тренировочный лагерь Сиди — Бель-Абесс в Северной Африке. После годичной муштры волонтерам вручили погоны легионеров и без промедления бросили в мясорубку вьетнамской войны. Побег из Легиона карался расстрелом на месте, однако самые жесткие репрессии не могли остановить дезертирство наемных солдат. После первых же боев украинец Федор Бессмертный с двумя легионерами–поляками бежали к вьетнамским партизанам. В болотах Меконга встретили 307‑й батальон партизанской армии и влились в его состав, повернув оружие против французских оккупантов. Прекрасно владея трофейным оружием и подрывным делом, бегло говоря по–вьетнамски, участвовал во множестве боевых операций. Здесь, в отряде, женился на партизанке Нгуен Тхи Винь, которая в шестнадцатилетнем возрасте ушла в партизанский отряд — в ожесточенных боях была тяжело ранена, потеряла правую руку. Их сын, Николай — Вьет Бессмертный, родился в столице Вьетнама — Ханое. В середине 50‑х годов, после шести лет партизанской войны, Федор Бессмертный приехал в родное село Бузовая — умирать. Развившийся во влажном климате джунглей туберкулез окончательно подточил здоровье. Ему оставалось жить лишь два года. Вместе с Бессмертным на Украину приехала его семья. Похоронив мужа, Нгуен Тхи Винь — Бессмертная вернулась во Вьетнам…

(конец вводных)

----

Лето выдалось погоды непонятной. Земляника продержалась до августа. Тут же выпал второй земляничный цвет, и можно было предсказывать, что и в осень по бору — на делянках и просеках, можно будет набрать горсть. Старожилы говорили, что не помнят такое травье. Поднялось даже не в пояс, в стену, так и стояла в своей зеленой сытости, пока, вдруг, пошла ложиться. Те, кто не сразу вышел с косой, теперь кляли все, приходилось поддергивать траву, цеплять… — мука, а не косьба! — словно путанные кудри развалились во все стороны. В иные времена сохнет на корню, да так и стоит, а тут завалилась во всем своем вызревшем великолепии, словно надорвалась в обжорстве, и, куда не кинь взгляд, не подступиться не подладиться, всюду лежит зеленое бестолковство. Ходи теперь кругами — ищи, как подладиться…

В лесу свое. Здесь, что не путь, все крюк. Обойти чащобу, слипшиеся озерки, комариные болота. Комары не разбирают — кто член общества защиты насекомых, а кто нет. Там, где чище, где здоровый смоляной дух, сосновый бор, и не найти даже самого захудалого комарика, вдруг, учуя распаренного ходока, налетает несметное количество оводов. Хлопнув себя по физиономии, можно разом убить три штуки. Миша, то и дело, звучно прикладывается рукой к щекам, одновременно решая философскую проблему — насколько это по–христиански, и готовя по этому поводу каверзный вопрос Сашке.

— Я тебе, Сашка, так скажу… — роняет на привале слова мудрости Седой, когда–то перенявший от Михея образ мыслей его и словесность: — От Бога — прямая дорога, от черта — крюк. Так сложилось, что, по профессии своей, не прямой дорогой, а крюками ходим. А все почему? Чтоб уцелеть, да службу сослужить. Значит, получается, черту мы ближе, — едва ли всерьез разъясняет давно думанное. — Чертова разведка! Чертовы и хитрости. Но Богу служба! — со значением задирает Седой кривой ломаный палец. — Иначе бы, Бог леса уровнял, а так есть где прятаться… и нам, и черту…