Время светлячков - [117]

Девушка поморгала, стараясь отогнать наваждение, обычно это помогало. Но, как в далёком детстве, когда она среди ночи общалась, сидя на полу, с привидением своей сестры, а потом летала к ней в гости во сне под мышкой у ведьмы, реальность вдруг начала трещать по швам, и она уже не понимала, кто она, где находится, и что вообще происходит. Столько лет обучения, столько сил было потрачено на то, чтобы привести в порядок эту хрупкую действительность и убедить себя в том, что детские воспоминания были лишь плодом её чрезмерно бурного воображения, и вот вдруг всё это лопнуло как мыльный пузырь в присутствии пациента с тяжёлым психическим расстройством, убившего свою любовницу и спустя много лет продолжающего вспоминать то время, словно это произошло лишь вчера.

— Если бы только, — прошептал Яр, закрывая рукой глаза, наполнившиеся слезами, — если бы только мне действительно становилось легче… как бы я хотел, чтобы это было так просто для твоего утешения, милая Алиночка, прости, можно, мы будем на «ты», а то это так сложно, ты же мне прямо как дочь, которой у меня нет и никогда уже не будет.

— Ну зачем так говорить, Ярослав, — неуверенно возразила Алина, — да, хорошо, давай на «ты».

Она уже не могла ничего контролировать. Реальность разбилась, и осколки летели в пропасть.

— Нет, ты же знаешь, — Яр помотал головой, — я живу ради того, чтобы искупить свою вину. Я любил этих женщин и не видел, что они были светом, дарующим мне жизнь. До сих пор не пойму, как я мог погубить обеих…

Сейчас в мягком свете солнца, проникающего сквозь светлую тюль занавески, он казался более юным и очень потерянным, несмотря на седину в тёмных волосах, бровях и почти совершенно белую бороду.

— Как бы мне хотелось вернуться в тот год и всё изменить, исправить! Если бы я только мог!

— Мы уже говорили об этом, — с мягким вздохом сказала Алина, пытаясь ухватить летящие осколки реальности, — что случилось, то случилось, но… это не было только вашей… твоей виной.

— Но как же, — Яр посмотрел на неё растерянно, — это я предал Машу. Я своими руками убил Лару. Кто другой может быть виноват!

Взгляд Алины вдруг стал серьёзным и даже каким-то неожиданно жёстким, и сама она в один момент словно стала старше и мудрее. Она быстро посмотрела на закрытую дверь, придвинула стул к креслу пациента, склонилась ближе к нему и тихо, но твёрдо сказала:

— Послушай, Яр, ты можешь думать, что угодно, но у меня ощущение, что я тебя знаю всю жизнь. Я ни с кем так больше не говорю, и это нарушение, но если я этого не скажу, то мне кажется, я зря пришла сюда работать. Есть кое-что за пределами нашего обычного восприятия, такое, что мы не можем объяснить с помощью разума… но сейчас, общаясь с тобой, я будто увидела луч света, озаривший мою жизнь, которая на самом деле полна отчаяния: я с детства ищу то, что когда-то потеряла, но я не помню, что… Скорее всего, потеря из другой жизни, и это мучительно. Ты рассказал мне про перерождения, и я верю в них. А сейчас я слышу почему-то твою Лару, которая говорит с тобой через меня, и она очень страдает. Она потеряна, ей страшно, но она не винит тебя, а наоборот, просит у тебя прощения.

Алина вдруг упала на колени, закрыв глаза руками, а когда подняла их, то Яр с изумлением увидел взгляд — но не юной доброй девушки доктора, а полный отчаяния и боли взгляд Его Лары… несчастной, оплаканной, погребённой, но не забытой, и вдруг — живой!

В который раз он вспомнил, как разжал руки и неожиданно прозрел, будто пелена пропала с его глаз, и он увидел, как падает на пол к его ногам безжизненное тело любовницы, а он даже не понимает, что произошло… Как во сне, перед его глазами пронеслись последние месяцы бессмысленной жизни… смерть Маши, отупляющие бесчувственные отношения с Ларой — что это было? Её тело притягивало его как магнит, но внутри у него будто царила выжженная пустыня, и день за днём, мучимый засухой, он заливал эту пустыню литрами алкоголя, и словно сквозь какую-то пелену до него доносился возмущённый голос любовницы — тоже несчастной, разбитой, растрёпанной, вовсе уже не привлекательной, но болезненно желанной. И в один такой момент, когда от летнего солнца и спирта голова его будто кипела, готовая расколоться изнутри, мучая его не проходящей болью, и каждое слово Лары болезненным эхом отдавалось внутри, он, раздираемый на куски отчаянным звериным желанием и ненавистью, сжал её в объятиях, словно в тисках, будто стремясь вобрать в себя и стать с ней единым целым…

— Умереть! — вдруг закричал он. — Мы оба умрём, чтобы создать нечто новое, чего не было прежде, нечто совершенное, могущественное, способное преодолеть смерть! Так вот почему ничего не работало, и после твоей смерти в огне алая пудра превратилась в горсточку золы… Тебя больше не было рядом! Предав тебя, я остался ни с чем после всех этих бессонных ночей, после ада задымлённой каморки, когда единственным утешением моим было сжимать тебя в объятиях! Это ты была тем волшебным ингредиентом, цветком, божественной субстанцией, наделяющей жизнью застывший камень, а я не понимал и окончил свои дни в безумии, потеряв смысл и близких — всё, что у меня было. Это проклятие всегда теперь будет над моей головой.