Время страстей - [24]

Он вдребезги расстреливал весь ее мир…

Ей нужно со всем этим справиться. Ей нужно, чтобы он был рядом. Она желала его. И ненавидела его.

Она молила Бога, чтобы тот помог ей узнать все о Коуле. Но не надеялась, что это у нее получится. Коул не позволит никому приблизиться к себе. Никому не позволит.

Никакого вторжения в его жизнь… Никакого.

Она и не думала вторгаться. И, вероятно, он не мог довести ее нервы до такого состояния, как Зик Моро, заставивший ее трястись от ненависти.

Или все же мог?

Если он и приходил ночью, Кристин об этом не знала. Она лежала с открытыми глазами, пока не забрезжил рассвет, и усталость не взяла свое. Когда она проснулась, был уже почти полдень. Будить ее никто не заходил. Когда она спустилась вниз, Далила возилась с огромным горшком с щелоком, а Шеннон занималась с их последним жеребенком-двухлеткой. Кристин тоже хотела что-то делать, объехать владения, но Самсон, застав ее в конюшне, предупредил, что Коул сказал, чтобы она оставалась дома. Она закусила губу, но послушалась, и Самсон с гордостью продемонстрировал ей, чему он научился.

Кристин и в самом деле была поражена, как быстро он одолел премудрости стрельбы, и не преминула сообщить ему об этом, но затем, посмотрев на ограду, вздохнула:

– Разве этого достаточно, Самсон? Разве этого достаточно? Против Зика?

– Может быть, меня одного и недостаточно, но мистер Слейтер собрал всех наших сегодня утром, он рассказывал про оружие, учил стрелять из него.

– Тебе он, похоже, пришелся по душе, Самсон?

– Да. Да, мисс, это верно. Он меня похвалил сегодня утром; и когда я ему рассказал, каким ученым был ваш отец, он сказал, что считает, будто учеными могут быть и черные, и белые люди, и будто он гордится, что познакомился со мной.

– Вот и замечательно, Самсон. Просто замечательно, – улыбнулась Кристин.

Они оба замолчали; вдруг Кристин стало неловко: интересно, а что на самом деле думает Самсон о ней и Коуле Слейтере?

– Мир уже не тот, что прежде, мисс Кристин, – наконец проговорил Самсон. – Мир совсем другой. – Он пожевал травинку и посмотрел вдаль, на пастбища. – Мир изменился, и нам остается только молиться, чтобы все снова стало как прежде, когда кончится война.

Кристин кивнула. Затем повернулась к Самсону и обняла его. Что бы она делала без него и Далилы?

И снова Кристин не видела Коула весь день и весь вечер; и только когда уже стемнело, она услышала смех и звуки скрипки Пита, доносившиеся из дома для слуг. Ночь Кристин снова провела одна на широкой постели в родительской спальне.

К утру она опять не знала, ложился ли Коул здесь спать или нет. Почему-то ей казалось, что не ложился, и Кристин старалась понять, зачем он затеял все это, если, как выясняется, мало интересуется ею. Возмущение ее росло, но надо было помнить, скольким она ему обязана: он остался с ними. Кристин боялась, что он может уехать.

И все же она ничего не могла поделать с собой. Обида, ненависть – назови это как хочешь. Предполагалось, что он желал ее, что у них соглашение, сделка. Но он попросту пользуется ее слабостью. Нет, лучше покончить со всеми мыслями о нем, со всякими желаниями. А то, что произошло, – это просто из любопытства, убеждала она себя. Но не могла отрицать, что с момента, когда он появился, она все время в напряжении. Кристин ясно понимала, что испытывает какие-то новые для нее чувства.

Следующий день Коул провел на ранчо, никуда не отлучаясь. Встретив ее в коридоре, он нацепил на нее свою шляпу, и на смешливая, озорная улыбка появилась на его лице.

– Подождите, – крикнула она, когда он двинулся дальше. – Куда вы?

– Сгонять отбившихся от стада животных.

– Позвольте мне поехать.

– Нет. – Его улыбка погасла.

– Но…

– Играем по моим правилам, Кристин.

– Но как же?..

– По моим правилам.

Она стиснула зубы и вся сжалась, молча глядя на него. Он снова улыбнулся.

– Вечером я вернусь к ужину. Мечтаю полакомиться бифштексом со сладким картофелем и горохом, который так хорошо готовит Далила, ну и конечно, черничным пирогом на десерт. А потом… – Он понизил голос до шепота, но, не договорив, приподнял шляпу, повернулся и вышел.

И снова Кристин не знала, где он провел ночь.

Наступил день, неудачный день. Кристин кормила цыплят, чистила лошадь. Затем играла с маленьким Дэниелом, не уставая удивляться, несмотря на свое дурное настроение, как с каждым днем взрослеет ребенок. Несколько раз она поднималась наверх. Потом вдруг обнаружила, что сидит в изножье большой родительской кровати.

Мешок с вещами Коула лежал на полу возле шкафа. Кристин долго смотрела на него, затем, решившись, поднялась с постели и подошла к нему. Открыв мешок, Кристин стала перебирать его содержимое. Там было совсем немного вещей. Кошелек Коул, наверное, взял с собой. Она увидела кружку для бритья и оловянную тарелку, кожаный мешочек с табаком, другой с кофе и пакет сухарей.

Еще там была серебряная рамка-футляр. Мгновение Кристин колебалась, потом нашла зажим и, нажав на него, открыла рамку. Она была двойная, и на каждой ее стороне было по фотографии. С одной на Кристин смотрела женщина, очень красивая, с огромными глазами, темными волосами и ослепительной улыбкой. На другой эта женщина была вместе с мужчиной. С Коулом. Видимо, они снимались до войны, так как Коул был в форме кавалерии Соединенных Штатов. На женщине – красивое длинное платье с кринолином и изящная шляпка со множеством перьев. Они не смотрели в объектив фотоаппарата, они смотрели друг на друга. И в их глазах было столько нежности и столько любви, что Кристин почувствовала, что вторгается во что-то священное. Она закрыла футляр и положила назад в мешок, стараясь сложить все так, чтобы Коул не заметил, что кто-то касался его вещей. Впрочем, это не имеет никакого значения, сказала она себе уныло, он должен предвидеть, что люди, в доме которых он живет и которые ничего о нем не знают, постараются найти возможность узнать его лучше. И все же ее поведение не заслуживало оправдания.