Время спать - [6]
Вечером, прежде чем отправиться навстречу своим страданиям, я трачу уйму времени, чтобы выглядеть хорошо, не создавая при этом впечатления, будто я потратил уйму времени, чтобы хорошо выглядеть. Труднее всего уложить волосы так, как они лежали — я уверен в этом — за мгновение до взгляда в зеркало: немного беспорядочно, но все равно симметрично, с ниспадающей челкой — знаком свободолюбия и уязвимости. В зеркале, однако, я вижу смесь гомика и сутенера; волосы вьются, будто мне на лоб прилепили усы циркового силача. Пытаюсь исправить ситуацию, но перебарщиваю с гелем, так что приходится смывать его, поскольку челка теперь прилипает к голове и создается впечатление, будто на мне разодранная черная шапочка для душа. Проклинаю Бена за то, что он не пригласил меня вчера, я бы тогда успел побриться и к сегодняшнему вечеру оброс бы замечательной и, естественно, небрежной щетиной. Не то чтобы я своим видом хотел сказать: «Эй, я великолепно выгляжу, хотя и пальцем не пошевелил», дело даже не в отчаянном стремлении стать Элис хоть немного нужным — этого отчаяния не понять даже изголодавшимся людям, заблудившимся во льдах. Больше всего меня угнетает, что я не могу рассказать ей о своей одержимости. Это как соль, посыпанная на рану моей бессонницы. Ночь за ночью я лежу, уставившись в потолок, снова и снова смотрю фильм о грядущей катастрофе: та нить, что соединяет меня с братом, нить из ничем не омраченного детства оборвется. Но самое ужасное — я тогда не смогу нормально общаться с Элис. Сейчас хотя бы вижусь с ней; мне больно, сердце разрывается, но между нами нет глухой стены, нет неловкости, в голове не вертится мысль: «Наверное, мне лучше уйти». Я плачу, но слезы текут не по лицу, а где-то внутри, где она точно не может их видеть. Когда я рядом с ней, моя любовь связана по рукам и ногам, заперта в клетку. Но даже закованный в цепи, пою, только очень тихо.
Уже собираюсь уходить, но Ник восклицает:
— Ни хрена себе! У тебя что, свидание с Мишель Пфайффер?
Очевидно, над маскировкой я поработал недостаточно тщательно.
— Нет, я просто собрался…
— К Бену с Элис?
Ник знает об Элис. Как-то ночью, захлебываясь в водке и слезах, я выложил ему все начистоту. Мы тогда сидели, обмениваясь обычными дурацкими сантиментами: о детской гомосексуальности, о ненависти к родителям, о том, что оба могли бы стать профессиональными футболистами (стоило только захотеть), — как вдруг, по одному богу известной причине, я взломал ящичек в собственном сердце и достал оттуда свое сокровище. Теперь, конечно, жалею об этом и боюсь, что в один прекрасный день в присутствии Элис он выдаст что-нибудь вроде: «А ты знала, что Габриель влюблен в тебя?»
— Может быть, — отвечаю я.
— Ясно, — говорит он с самодовольством человека, все и всегда знающего наперед.
Меня вдруг охватывает ярость.
— А пока меня нет, прибрался бы, урод! — не могу сдержаться я.
— О-о-о-о-о-о-о-о! — протягивает он с наигранным сарказмом. — И все вызвано лишь тем, что ты действительно думал, будто одет небрежно и выглядишь безразличным?
— Нет, это вызвано тем, что у нас здесь помойка. — Я окидываю комнату взглядом в поисках доказательств. Найти их не составляет особого труда. — Вот, посмотри: что это такое?
— Какая-то оранжевая шелуха. И что?
— Это оранжевая шелуха в чашке, где еще плавают два волоска… твою мать, там еще твои состриженные ногти. Я мог это выпить!
— Ой, перестань причитать как бабка.
— Это ты тут бабка.
— Нет, бабка здесь ты.
— Нет, ты. Ты ж носишь огромный серый бюстгальтер.
На огромном сером бюстгальтере наша дискуссия заканчивается. Я вообще не люблю спорить, лучше наступлю на горло своей обиде, чем дам волю чувствам. А это неправильно, поскольку каждый раз, когда я думаю: «Не буду ничего говорить по этому поводу», только подкидываю дров в печку своей будущей раковой опухоли. Иногда я чувствую, как моя будущая опухоль разгорается все жарче и жарче, как сердце главного героя «Инопланетянина» Спилберга.
Тем временем я отправляюсь в ванную, чтобы добавить беспорядочности в свой облик, расстегнув пару пуговиц и кое-где не до конца заправив рубашку, стараясь не обращать внимания на тот факт, что за последние десять минут моя прическа приобрела пышность, скорее приличествующую официанту из индийского ресторана. Смотрю на часы — восемь пятнадцать. Ничего не поделаешь — надо выходить. До Бена с Элис ехать двадцать пять минут, и здесь важно не приехать вовремя, чтобы создать видимость небрежности, но при этом, естественно, не сильно опоздать. Естественно — это потому, что я измеряю проведенное с Элис время в миллисекундах и каждую из этих миллисекунд бережно храню в своем сердце. Бросив подозрительно улыбающемуся Нику отрывистое «пока», я надеваю коричневую куртку с подкладкой из какой-то — кажется, овечьей — шерсти и выхожу на улицу. Там легкий туман, который ничуть не мешает, сквозь который все видно, правда, в другом фокусе. Моя машина, «триумф-доломит», стоит на другой стороне улицы, она вся покрыта капельками воды — будто вспотела. Это настоящая свалка на колесах. Чтобы сесть, мне надо убрать с сиденья десяток кассет — «Карпентерс», Дасти Спрингфилд, «Крэнберриз», упаковку жевательной резинки, пустой мусорный пакет и четыре растрепанных экземпляра путеводителя по Лондону. Я заметил, что страницы из моих путеводителей выпадают быстрее, чем опадают листья у погибающего комнатного растения. С помощью этих страниц можно было бы восстановить лесные массивы Амазонки. Сколько раз я отправлялся в незнакомое место, не сверившись заранее с картой, и только окончательно заблудившись в каком-нибудь захолустном районе Лондона, где, кроме пабов, ничего нет, я открывал справочник и убеждался в том, что нужная страница оказалась на заднем сиденье и нет ей пути назад. Заднее сиденье — это настоящая трясина, абсолютно неизведанная территория. Зато под водительским креслом есть одна замечательная впадинка — однажды я тщательно ощупывал ее в поисках страницы тридцать семь, и моя рука вдруг наткнулась на нечто, оказавшееся коробкой с домино. У меня никогда в жизни не было домино.
Почти знаменитый рок-гитарист Вик живет просто: немного наркотиков, много случайных связей, музыка и любовница — жена друга. Все как у всех. Правда, со смертью леди Ди — казалось бы, какая связь! — в жизни Вика все резко меняется.Грустная, мудрая и очень человеческая история в новом романе английского писателя Дэвида Бэддиэла.Трогательно, странно и смешно.Сэм Мендес, режиссер фильма «Красота по-американски»Невозможно оторваться. Это одновременно и триллер, и любовная история, где соблюдена поистине пугающая симметрия между смешным и печальным.Сандей таймс.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.