Время спать - [53]

Он снова берет свой большой черный блокнот.

— И долго это будет продолжаться? — интересуюсь я.

— Сложно сказать — как пойдет. Я выпишу рецепт на хлорпромазин, только вам надо будет следить за тем, чтобы он действительно принимал лекарство.

Несмотря на усталость, бровь у Дины на этот раз приподнимается, да и моя тоже, только мысленно; когда доктор намеренно подчеркнул возможные трудности при обеспечении своевременного приема лекарства — а это он явно сделал, исходя из своего опыта, — я невольно перенесся в воображаемое пространство, уставленное пестиками и ступками, где ветеринар дает Иезавели таблетку от глистов (рот мы ей втроем открывали; и лучше не спрашивайте, что произошло с врачом, когда он попытался измерить ей температуру).

— И тогда все может закончиться через пару недель. А может затянуться и на два года.

— Два года! Я не смогу прожить два года с сумасшедшим. У меня самого случится нервный срыв.

— Но ты можешь в любой момент съехать, — говорит Дина.

— И что? Бросить его там, чтобы он целыми днями сходил с ума на пару с… этой хирпией?

Дина непонимающе хмурится.

— Ты, наверное, имел в виду «гарпией»?

— Это было намеренное стяжение «хиппи» и «гарпии».

— Понятно.

— К тому же я четыре года положил на то, чтобы государство платило часть арендной платы за эту квартиру.

— Попробуйте устроиться на работу, — предлагает доктор Прандарджарбаш.

Я смотрю на него: хотя он склонился над выписываемым рецептом, я все равно замечаю едва заметную тень улыбки в уголке его рта.

— Извините, — говорит доктор, ставя подпись, размашистую подпись уверенного в себе взрослого человека с высокой самооценкой. — Это уже не мое дело. Хотел бы вас порадовать, но зачастую в подобных случаях людям, которые находятся рядом с душевнобольным, действительно приходится тяжелее, чем самому больному.

Он протягивает рецепт, другой рукой отодвигает голубую занавеску, позволяя нам пройти.

— Да уж, — беру я рецепт, — немного эйфории мне самому бы не помешало.

Мы идем обратно в приемную травматологического пункта с некоторой опаской: неизвестно, что там Ник мог еще натворить.

— Спасибо, что поехала с нами, — говорю я.

Она улыбается в ответ. Я хочу приобнять ее, или поцеловать в щеку, или еще что-нибудь сделать, но не уверен, стоит ли. Удивительно: ведь не так давно я безо всяких сомнений засовывал свой член ей в рот. Но незначительные проявления любви становятся уместными далеко не сразу.

— Не за что. Кем бы я была, если бы оставила тебя одного у мусорного бачка с голым соседом.

— Человеком, которому нет до меня дела.

Я не хотел, чтобы фраза выглядела такой явной претензией на ее участие. Я имел в виду другое «нет до меня дела». Например, человек идет мимо подворотни, где несколько белых парней вырезают британский флаг на лбу у парня с азиатской наружностью, и ему нет до этого дела.

Она останавливается и глядит на меня.

— Получается, мне есть до тебя дело?

Я, естественно, пожимаю плечами, пытаясь отсрочить ответ.

— Ну, не знаю. А ты как думаешь?

— Я ду-у-у-у-умаю… — протягивает она, — что если ты сможешь устроить нам свидание, просто свидание — понимаешь? — безо всяких изысков и всего такого, возьмешь в прокате кино или еще что-нибудь в этом духе; и если в итоге никто не умрет и не сойдет с ума — если ничего подобного не произойдет, то тогда, основываясь на впечатлениях от нормально проведенного с тобой времени, я смогу сказать, есть мне до тебя дело или нет. Договорились?

— Договорились, — соглашаюсь я и тут же иду на поводу у своего весьма своевременного желания поцеловать ее в щеку.

Стройность рядов оранжевых стульев уже восстановлена, и Ник спит на плече Фрэн так же, как Дина раньше спала на моем. Он спит с открытым ртом, и хотя слюна не свисает у него изо рта рыболовной леской, от угла губ по мешку для картошки расползлось темное пятно, формой напоминающее маленькую карту Ирландии, как на карикатуре в журнале «Панч» 1916 года, где речь шла о проекте введения самоуправления в этой колонии.

— И что же сказал вам психиатр? — шепчет Фрэн.

Я думаю, что сейчас она действительно шепчет, чтобы не разбудить Ника, хотя тут не угадаешь.

— Он дал нам это, — показываю ей рецепт.

Фрэн разглядывает его через бирюзовые линзы.

— Я не стала бы так мудрить, — замечает она.

— Ах, не стала бы, — зло отзывается Дина.

Как бы ни хотелось понаблюдать за кулачным боем в их исполнении, я все же вмешиваюсь.

— Послушай, Фрэн. Я знаю, что ты желаешь Нику только добра. Но думаю, что нам стоит поступать так, как сказал врач.

Она задирает голову, чтобы приглядеться к рецепту, — кажется, я через ноздри скоро ее мозг увижу.

— Эта штука превращает людей в зомби.

— А ты откуда знаешь?

— Я фармацевт. А еще я работала медсестрой в психиатрической больнице.

Чего?

— Чего?

— Я работала в больнице Модсли, на юге Лондона.

Она говорит медленно, как учитель, объясняющий сложный, но важный материал.

— Именно там я поняла, что принятое в нашем обществе понятие… — она изображает пальцами кавычки, слегка потревожив при этом Ника, — «психическое заболевание» неверно.

Не зная, как на это отреагировать, смотрю на Дину, но по ее лицу ничего не понять.