Время соборов - [19]

Можно ли считать преувеличением упоминание о грудах мертвых тел, о толпах евших землю и выкапывавших трупы из могил? Хронисты так детально описывали стихийные бедствия и эпидемии, мало-помалу истреблявшие слабое население, а также другие несчастья, уносившие жизни многих людей, потому что воспринимали все эти события как свидетельства ничтожества человека и могущества Бога. Иметь круглый год вдоволь еды казалось в те времена неслыханной роскошью, доступной немногим аристократам, духовенству и монахам. Остальные были рабами голода и относились к нему как к одному из качеств человеческого естества. Человеку, полагали они, свойственно страдать. Он грешен и потому наг, лишен всего, подвластен смерти, боли и страху. Со времени грехопадения Адама голод крепко держит человека. От него, как и от первородного греха, никто не может избавиться. Мир был полон страха и в первую очередь боялся собственной немощи.

Однако жизнь незаметно менялась и жалкое человечество начало выходить из беспросветной нужды. Одиннадцатый век — это время, когда народы Западной Европы медленно поднимались из пучины варварства. Освобождаясь от власти голода, один за другим они входили в историю и ступали на бесконечный путь развития. Это время пробуждения, младенчества. Действительно, с тех пор и навсегда важнейшим отличием Западной Европы от остального мира стало то, что здесь прекратились набеги захватчиков. В течение многих веков волны переселявшихся народов постоянно обрушивались на Запад, нарушая естественный ход событий, потрясая, уничтожая и сокрушая все вокруг. Завоевания Каролингов ненадолго восстановили подобие мира и порядка в континентальной Европе, но сразу после смерти Карла Великого отовсюду — из Скандинавии, восточных степей, со средиземноморских островов, которые захватили исламские полчища, — хлынули несокрушимые орды переселенцев и обрушились на латинский христианский мир, чтобы предать его разграблению. Первые всходы того, что мы называем романским искусством, появляются именно тогда, когда прекращаются набеги, когда норманны начинают вести оседлую жизнь и постепенно утрачивают завоевательский пыл, когда венгерский король обращается в христианство, когда граф Арльский[28] изгоняет разбойников-сарацин, захвативших альпийские перевалы и обложивших данью аббатство Клюни. После 980 года больше не видно ни разоренных аббатств, ни испуганных монахов, покидающих родные обители, спасая себя и свои святыни. Отныне если за вершинами деревьев виднеется зарево, это уже не отсветы пожара, а костры земледельцев, выжигающих лес на месте будущего поля.

Во тьме X века из обширных монастырских владений распространяется свет начальных знаний о ведении сельского хозяйства. Просвещению ничто не препятствует, и крестьяне мало-помалу получают более совершенные орудия труда, телеги, упряжь, железные плуги, которыми можно переворачивать пласты земли. В деревнях учатся удобрять землю, обрабатывать каменистую почву, которую до той поры приходилось оставлять невозделанной, выкорчевывать лес и расширять площади, занятые постоянно засеваемыми полями, расчищать поляны, вырубать деревья, повышать плодородие почвы, а значит, и урожаи — с каждым годом жнецы связывают все более тяжелые снопы. В исторических документах нет прямых указаний на этот подъем, но косвенные свидетельства позволяют восстановить его ход. Именно этот процесс дал толчок развитию всей культуры XI века. Голод 1033 года, рассказ о котором приведен в «Историях» Рауля Глабера, монаха аббатства Клюни, был одним из последних.

Именно в то время волны недорода утратили былую мощь и стали реже накатываться на Европу. В постепенно обустраивавшихся деревнях появилось больше места для жизни, эпидемии теперь наносили меньше вреда. Среди множества бедствий 1000 года возник юношеский порыв, который в течение трех долгих столетий способствовал подъему Европы. Как пишет в своих хрониках епископ Титмар Мерзебургский, «наступил 1000 год от рождения непорочной Девой Марией Христа Спасителя, и над миром воссияло солнечное утро».

На самом деле рассвет занялся лишь для небольшой горстки людей. Большинство же еще очень долго пребывало во тьме, тревоге и нищете. Свободные или закабаленные пережитками рабства, крестьяне по-прежнему были лишены самого необходимого. Они уже не испытывали такого страшного голода, как прежде, но были всё так же изнурены работой. Даже если за десять или двадцать лет всяческих лишений, откладывая монету за монетой, крестьянину удавалось накопить немного денег и купить клочок земли, он по-прежнему не мог надеяться избавиться от ежедневной каторги и изменить свое социальное положение. В то время всех подавляла власть сеньоров, лежавшая в основе социального устройства. Задача правителей — защищать и эксплуатировать, и общество было организовано в виде здания со множеством этажей, отделенных друг от друга непроницаемыми перегородками; на вершине находилась малочисленная группа самых могущественных людей — несколько семей родственников или приближенных короля, владевших всем: землей (островками обработанных полей и бескрайними пустошами), толпами рабов, правом собирать оброки и подати с земледельцев, бравших в аренду наделы, принадлежавшие сеньору. Кроме того, эти люди обладали правом воевать, властью судить и наказывать, они занимали основные должности как в церковной, так и в светской иерархии. Увешанные драгоценностями, в одеждах из разноцветных тканей, аристократы в сопровождении свиты проносились по дикому краю и завладевали любой ценностью, которую можно было разыскать среди окрестной нищеты. Лишь они пользовались богатствами, которые постепенно накапливались благодаря развитию сельского хозяйства. Только строгой иерархической системой социальных отношений, властью сеньоров и могуществом аристократии можно объяснить тот факт, что удивительно медленное развитие примитивных материальных структур смогло вызвать феномены роста, умножившиеся в последней четверти XI века, а также волны завоеваний, уносившие воинов Запада во все уголки света, способствовать возникновению торговли предметами роскоши и, наконец, дать толчок возрождению высокой культуры.