Время смерти - [294]

Шрифт
Интервал

— А Царич?

— Царича ранило под Крупнем. А после у нас всего один был бой, и тот небольшой.

— Он тяжело ранен?

— Выживет, говорят. Дурень он. Вылез из укрытия и как пьяный попер на пулемет. Подумал — конец войны — и кинулся за звездой Карагеоргия. Музыкант.

— Он за смертью кинулся, Тричко. Выходит, в первом батальоне из наших только вы с Черепахой и победили?

— Только мы.

— В селе есть корчма?

— Есть. Но она забита швабскими ранеными. И нашими. Пошли ко мне в роту, найдем ракии.

— Нет, я не могу идти в деревенский дом. Пошли в корчму. В трактир. В сербский трактир. Единственное почтенное заведение нашей свободы. Чего морщишься? Мы же из трактира пошли на фронт. Помнишь «Слободу» в Скопле. И «Талпару» в Крагуеваце, и ужин с Вукашином Катичем. Что-нибудь об Иване знаешь?

— Нет, о нем ничего не слыхал. Не тащи ты меня сейчас в трактир.

— За мной. Ты веди меня. Мы победили. И сегодня это единственное достойное нас место.

— Туда не войти, там задохнешься от вони гноящихся ран.

— Пусть воняет. Там мы устроим панихиду по пятой Студенческой роте. Куда ты, Тричко?

— Подожди меня здесь!

Тричко убежал во двор; молчаливый солдат прислонился к забору, устремив взгляд в пустоту. Бора думал о Цариче: когда тот бросился на пулемет, должно быть, он лютой ненавистью ненавидел свою невесту, первую любовь, ту свою распрекрасную красавицу. А как он ненавидит ее теперь? Бора выпустил струйку слюны до самого забора.

Тричко Македонец вернулся с колодой карт. Бора Валет задрожал, но без того внутреннего волнения, какое испытывал до Больковцев, до той ночи, когда, играя с Душаном Казановой и Сашей Молекулой, проиграл отцовские часы.

— Перед гибелью Казанова потребовал клятву с меня и Молекулы: «Ребята, если меня швабы кокнут, эту колоду передайте Боре. Клянитесь, что исполните мою волю!» И мы поклялись.

— Это те карты, которые ему подарил дядя при прощании в Нише? Их привезли из Парижа. Сколько раз я просил их у него поиграть. — Бора взял колоду в руки, гладил, ощупывал. — Вот когда победим, тогда сыграем, отвечал он мне, не прикоснусь, пока не победим. — Карты выпали из рук Боры.

— А мне Казанова шептал, чтоб никто не слышал: «Ребята, после войны Европа станет торговой лавкой в тринадцать этажей, а игорные дома построят и в воде, и в воздухе». Какой же он дурачок был! — Тричко нагнулся, собирая карты.

— Здесь не вся колода.

— Сколько нашли. Он погиб под вечер, а нашли мы его на другой день, после контратаки. Швабы очистили его сумку и карманы, а карты валялись вокруг на снегу.

— Ух, все вальты целы! — Бора сунул карты в карман шинели. — Веди в корчму.

Молча шагали они к центру села, молчаливый солдат поспешал впереди — словно шел патруль. Безмолвно подошли к зданию большой старой корчмы. Перед нею стояло несколько разбитых санитарных линеек, валялись трупы лошадей. Бора Валет вслух прочитал вывеску:

— «Красная корчма».

— Почему это она красная?

— Не знаю.

Бора теперь как бы нехотя следовал за Тричко, который пробирался между ранеными, вповалку лежавшими на соломе; на составленных посреди просторного помещения столах, укрытые одеялами, жались друг к другу раненые. Лежавшие на полу были укрыты полотнищами палаток. Жуткий запах крови, гноя, тлена, немытых человеческих тел ударил в нос. Он остановился, пытаясь понять, почему лежат на столах. Оказалось, раненых с помощью фельдшера перевязывал врач-поручик. Раненые громко ругались по-сербски.

Тричко с досадой звал его от дверей, уводивших в темный коридор.

— Куда нам с тобой деваться? Живому человеку негде в Сербии даже победу отметить, — хрипел Бора, входя следом за Тричко в кухню с большой печью, кроватью и столом, за которым дремали два офицера; у одного была забинтована голова, у другого рука. Возле печи пожилая женщина чистила картошку.

— Вы, унтер-офицеры, уже позабыли уставные правила, да? — брюзжал тот, у которого была перебинтована голова и на лице остался только отекший глаз.

— Не понимаю вас, господин капитан, — ответил Тричко.

— Почему честь не отдаете, я тебя спрашиваю? Смирно! Ты разговариваешь с капитаном первого класса, мать твою эдакую! Ты, студент?

Тричко вытянулся, Бора не пожелал. Наоборот, прислонился к косяку двери, готовый на все, если капитан попытается что-либо предпринять.

— И ты тоже студент? — Оказалось, что глаз у него вообще являл сплошной кровоподтек, и смотреть ему приходилось в узенькую щелочку.

— Я сын воеводы Путника! — вызывающе оскалился Бора Валет.

Капитан молча смотрел на него своим единственным глазом.

— У вас, тетушка, найдется еще комната? — спросил хозяйку Бора.

— Найдется, сынок. Только затопить надо и почистить. Два дня в ней жили швабские лекари.

— А ракия есть? Приготовьте два литра горячей ракии.

— Нету, милый, сахару ни крошки.

— У меня найдется. Ставьте ракию. — Тричко нагнулся к ее уху и что-то шепнул. Потом козырнул и выскочил, подмигнув Боре.

Капитан первого класса пытался раскрыть свой затекший лиловый глаз. Женщина перестала чистить картошку и вышла из комнаты. Бора последовал за ней, не простившись с капитаном.

Хозяйка ввела его в комнату с неубранными постелями и красовавшимися на подоконнике двумя коньячными бутылками.


Еще от автора Добрица Чосич
Солнце далеко

В основе произведения лежат дневниковые записи, которые вел Добрица Чосич, будучи политкомиссаром Расинского отряда. На историческом фоне воюющей Европы развернута широкая социальная панорама жизни Сербии, сербского народа.


Рекомендуем почитать
Глемба

Книга популярного венгерского прозаика и публициста познакомит читателя с новой повестью «Глемба» и избранными рассказами. Герой повести — народный умелец, мастер на все руки Глемба, обладающий не только творческим даром, но и высокими моральными качествами, которые проявляются в его отношении к труду, к людям. Основные темы в творчестве писателя — формирование личности в социалистическом обществе, борьба с предрассудками, пережитками, потребительским отношением к жизни.


Холостяк

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Силы Парижа

Жюль Ромэн один из наиболее ярких представителей французских писателей. Как никто другой он умеет наблюдать жизнь коллектива — толпы, армии, улицы, дома, крестьянской общины, семьи, — словом, всякой, даже самой маленькой, группы людей, сознательно или бессознательно одушевленных общею идеею. Ему кажется что каждый такой коллектив представляет собой своеобразное живое существо, жизни которого предстоит богатое будущее. Вера в это будущее наполняет сочинения Жюля Ромэна огромным пафосом, жизнерадостностью, оптимизмом, — качествами, столь редкими на обычно пессимистическом или скептическом фоне европейской литературы XX столетия.


Сын Америки

В книгу входят роман «Сын Америки», повести «Черный» и «Человек, которой жил под землей», рассказы «Утренняя звезда» и «Добрый черный великан».


Тереза Батиста, Сладкий Мед и Отвага

Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.


Перья Солнца

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.