Время смеется последним - [72]

— Так ты здесь обосновалась? — спросил он. — В Неаполе?

— Ну, не совсем здесь, в более приятном районе, — снисходительно ответила она. — А ты, дядя Тедди? Все там же — Маунт-Грей, Нью-Йорк?

— Да. — Он удивился, что она помнит.

— Большой у вас дом? Много деревьев? Наверное, качели во дворе?

— Деревьев хватает. Качелей нет, есть гамак — правда, никто им не пользуется.

Саша закрыла глаза, словно представляла себе картинку. Помолчав, сказала:

— Сыновей трое: Майлс, Эймс и Альфред, так?

Да, всех правильно назвала, даже по старшинству.

— Надо же, помнишь, — сказал Тед.

— Я все помню.

Саша остановилась перед очередным обшарпанным палаццо, где поверх герба над дверью была намалевана желтая улыбающаяся рожица, показавшаяся Теду омерзительной.

— Вот тут живут мои друзья. Ну, пока, дядя Тедди. Рада была повидать.

Тед оказался не готов к столь стремительному прощанию.

— Постой… н-но… — От неожиданности он начал заикаться. — Может, поужинаешь сегодня со мной?

Саша вскинула голову; их взгляды встретились.

— Вообще-то я занята, — озабоченно проговорила она. И тут же, будто врожденная вежливость все же возобладала: — Но знаешь, сегодня, пожалуй, смогу.

Лишь толкнув дверь своего гостиничного номера и шагнув в спокойные бежевые тона 1950-х, встречавшие его в конце каждого дня, когда он не искал Сашу, — он осознал всю невообразимость случившегося. Пора было звонить Бет — он звонил ей ежедневно примерно в одно и то же время; он представлял, как онемеет от радости его сестра, когда он выложит ей сегодняшние новости: он не только отыскал ее дочь, но убедился, что Саша более или менее здорова, адекватна, отмыта и даже имеет друзей — словом, все значительно лучше, чем они смели надеяться. И все же особой радости Тед не испытывал. Почему? — думал он, лежа на кровати со скрещенными руками и закрытыми глазами. Почему ему так хочется вернуться во вчерашний день или хотя бы в сегодняшнее утро, в те относительно спокойные часы, когда он должен был искать Сашу, но не искал? Вот это было непонятно.

Брак Бет и Энди закончился весьма бурно — это случилось как раз тем летом, когда Тед жил с ними на озере Мичиган и одновременно работал прорабом на стройке, в двух милях от их дома. Помимо самого брака, в списке потерь того лета числились: декоративное блюдо (майолика) — подарок Теда сестре на день рождения; несколько поврежденных предметов мебели; сломанная ключица Бет; и ее же левое плечо, вывихнутое мужем дважды. Когда они дрались, Тед забирал Сашу и уводил по колючей траве прямиком к морю, на пляж. У нее были длинные рыжие волосы и белая-белая кожа с голубыми прожилками — Бет всегда старательно оберегала дочь от солнечных ожогов. Тед тоже относился к вопросу серьезно и всегда брал с собой солнцезащитный крем. Во второй половине дня песок был уже такой горячий, что Саша повизгивала, когда на него наступала. Тед нес ее на руках — она была легкая как кошка, — усаживал на полотенце, втирал крем в плечики, спину и лицо и, скользя пальцем по крошечному носику — сколько ей было, лет пять? — думал: как она будет жить дальше, после всей этой жестокости? У нее был красно-белый раздельный купальник — трусики с лифчиком, и Тед еще строго следил, чтобы на солнце она не снимала свою белую панамку. Он тогда писал диссертацию по истории искусств, а на стройке работал, потому что надо было платить за аспирантуру.

— Про-раб, — глубокомысленно повторила Саша. — Кто такой прораб?

— Ну, рабочие вместе строят дом, а прораб говорит им, кому что делать.

— Какие рабочие? Паркетчики?

— Есть и паркетчики. Ты что, знакома с какими-то паркетчиками?

— С одним да, — сказала она. — Он у нас дома ремонтировал полы. Его зовут Марк Эйвери.

Тед нахмурился, паркетчик Марк Эйвери чем-то ему не понравился.

— Он подарил мне рыбку, — добавила Саша.

— Золотую?

— Нет! — Саша залилась смехом, шлепнула его ладошкой по руке. — Резиновую, для ванны.

— Твоя рыбка умеет пищать?

— Да, только мне не нравится, как она пищит.

Так они беседовали часами, и у Теда возникало странное ощущение, что Саша нарочно говорит и говорит — просто чтобы заполнить пустоту и не думать о том, что сейчас происходит дома. Из-за этого она казалась ему гораздо старше, чем на самом деле: маленькая женщина, думал он, все знает, все понимает, жизненные тяготы ей уже так опостылели, что она не хочет о них говорить. За все время она ни разу не обмолвилась ни о родителях, ни о том, от чего они с Тедом спасаются на этом пляже.

— А мы пойдем плавать?

— Конечно, — всегда отвечал он.

На время купания он разрешал ей снимать панамку. Пока он нес ее в воду — а он нес ее каждый раз, потому что ей так нравилось, — ее длинные шелковистые волосы щекотали ему лицо. Она обвивала его тонкими руками и ногами, горячими от солнца, и цеплялась подбородком за его плечо. Когда они подходили к воде, Тед чувствовал, как она сжимается от страха, и предлагал вернуться, но она ни за что не соглашалась. «Не хочу назад, — бормотала она куда-то ему за ухо. — Идем!» — будто купание в озере Мичиган было испытанием, которое ей полагалось пройти ради неведомой высокой цели. Тед по-всякому пробовал облегчить для нее момент погружения — они то входили в воду постепенно, по чуть-чуть, то, наоборот, плюхались с размаха, но ничего не помогало, Саша каждый раз сжималась и еще крепче обхватывала его руками и ногами. Когда все заканчивалось и они уже были в воде, она тут же расслаблялась и начинала барахтаться по-собачьи. Тед пытался учить ее кролю, но Саша только отмахивалась: «Я умею! Просто не люблю плавать». Она брызгалась, храбро стучала зубами и не хотела выходить, но Тед все равно переживал — ему казалось, что, заставляя племянницу погружаться в воду, он причиняет ей боль — а ему, наоборот, хотелось ее защищать и спасать, и даже мерещилось, как он это делает: заворачивает ее в одеяло и они убегают из дома перед рассветом; или уплывают в старой, брошенной на берегу шлюпке; или он просто уносит ее прочь и не оборачивается. Ему было двадцать пять. Он никому не доверял, кроме себя. Но на самом деле и он тоже не мог защитить свою племянницу: тянулись недели, и впереди уже зловеще маячил конец лета, о котором Тед боялся даже думать.