Время Шамбалы - [83]

— двух главных религиозных и политических центров Тибета, где находились резиденции Далай-ламы и Панчен-ламы. Щербатской, встречавшийся с Далай-ламой дважды, в 1905 и 1910 гг., по всей видимости, рассчитывал на новую встречу, а это давало НКИД возможность вступить в контакт с правителем Тибета и попытаться восстановить прерванные между двумя странами отношения. Много лет спустя, в 1929 г., С. Ф. Ольденбург, выступая в защиту своего коллеги академика Ф. И. Щербатского, необоснованно лишенного избирательных прав, подчеркивал его большие заслуги перед советским правительством и, в частности, упоминал его участие в 1919 г. в обсуждении в НКИД «вопроса об ответственнейшей в политическом отношении экспедиции в Тибет»[336]. Сохранившиеся письма того времени Ф. И. Щербатского к С. Ф. Ольденбургу проливают некоторый свет на планы НКИД и ту подготовку к экспедиции, которая велась в этом учреждении. В одном из писем Ф. И. Щербатской писал: «Сейчас от Карахана. Беседовал с ним около двух часов. Он обнаруживает необыкновенный интерес к Востоку. Очень жалеет, что наш комитет перешел в Наркомпрос, и хочет перетащить нас обратно, слить с нами Общество Востоковедения.

<…> Что касается Тибета, то они (руководители НКИД — А. А.) больше всего желали бы устроить в Лхасе радиостанцию, и он просил моего совета. Я поставил вопрос об информации, но не отклонял радиостанции прямо, а стоял на том, что предварительно я поехал бы в Лондон, а в Лхасу хамбо (т. е. Агван Доржиев — А. А.) пошлет бурята Жамбалона — подателя сего письма. Тем временем наши сборы снаряжения экспедиции шли бы своим чередом. Хамбо полагает, что проникновение в Тибет с севера при нынешних условиях крайне опасно, но я его просил категорически не отклонять планов Карахана в виду того, что обстоятельства еще могут измениться»[337].

В другом письме Ф. И. Щербатской рассказывал С. Ф. Ольденбургу, как он занимался переводом материалов по Тибету, полученных НКИД, очевидно, при содействии Доржиева из Лхасы: «Я исполнил для Наркоминдела летом два письма, в переводе вышло 4 листа большого формата моей рукой, а теперь пять документов:

1) список всех правительственных учреждений, как старых, так и новых, возникших при 13 перерождении Далай-ламы, список всех школ, всех префектур, всех фабрик, арсеналов, и список всех знатных фамилий, имеющих замки, с указанием всех штатов, сколько в каждом учреждении духовных и светских чиновников — всего вышло перевода 35 листов сравнительно большого формата;

2) список всех духовных владык от Далай-ламы и Банчена (Панчен-ламы — А. А.) до настоятелей всех монастырей, выйдет моих листов 10;

3) список всех Цонхавинских монастырей и их должностных лиц;

4–5) и еще два мелких документа.

Все написано мельчайшей скороп[исью], читать надо через лупу, на китайской шершавой бумаге. Мы на разбор потратили почти целый месяц. Сведения замечательно интересны, все, что сообщают Waddel, Rockhill и старые путешественники, до смешного незначительно, по сравнению с полнотой этих данных.

Я просил разрешения напечатать их в будущем нашем журнале. Был бы козырь, но МИД не разрешает, боится, что мы можем подвести их информатора»[338].

Такая информация, несомненно, имела большую ценность для НКИД, хотя и не давала представления о политической ситуации в Тибете, в частности, о расстановке классовых сил в стране, что более всего интересовало советское руководство. Любопытно, что желание участвовать в экспедиции Ф. И. Щербатского изъявил упомянутый выше Махендра Пратап, по-видимому, намеревавшийся заняться в Тибете антибританской пропагандой. В июле 1919-го он вновь объявился в Москве проездом из Берлина в Кабул — посетил НКИД, где, вероятно и узнал о планах Ф. И. Щербатского, встречался с В. И. Лениным в составе делегации индийских революционеров[339]. В начале 1920 г. Пратап послал Ф. И. Щербатскому из Кабула открытку, в которой спрашивал о «тибетской миссии» и просил не забыть о нем, в том случае, если русский ученый соберется поехать «в сторону Тибета»[340]. Однако, экспедиции Ф. И. Щербатского не суждено было осуществиться. Гражданская война отрезала Красную Москву от Восточной Сибири и Монголии — территории, через которую пролегал путь в далекий Тибет.

В том же 1919 г. в Наркоминделе рассматривался еще один проект экспедиции в Тибет. На этот раз инициатива принадлежала уже не ученым, а двум высокопоставленным калмыкам-большевикам: А. Ч. Чапчаеву (председателю ЦИК Совета депутатов трудящихся калмыцкого народа) и А. М. Амур-Санану (возглавлявшему калмыцкий отдел Наркомнаца). Оба они хорошо знали А. Доржиева, который, начиная с января 1919 г., находился в Калмыкии, где по заданию НКИД вел просоветскую агитацию среди калмыцкого духовенства и верующих[341].

26 мая 1919 г. газета «Жизнь Национальностей», орган Наркомнаца, опубликовала статью Амур-Санана «Ключи Востока», в которой он предлагал использовать калмыков для распространения «идеи Власти Советов» на Востоке, среди многомиллионных монголо-буддийских племен, близких им по крови, религии и языку. Проживавшие на огромной территории между Байкалом и Тибетским нагорьем, они «могли бы охотнее откликнуться на призыв своих братьев-калмыков, чем на призывы чуждых им наций и религий». Для связи с ними существовал древний «монголо-буддийский путь», начинавшийся в калмыцких степях и проходивший через Алтай, Монголию, Тибет далее в Индию. Таким образом, «в сферу влияния Советской власти» попала бы не только Монголия, но и связанный с ней тесными религиозными узами Тибет. В свое время, напоминал читателям Амур-Санан, Россия уже пыталась установить связь с Тибетом с помощью бурятских и калмыцких буддистов — Цыбикова, Нарзунова и Уланова. Конечной целью калмыцких агитаторов считалась Индия — «Тибет же непосредственно соприкасается с Индией; вот каким образом последняя могла бы установить связь с очагом мировой революции Россией»