«Время сердца». Переписка Ингеборг Бахман и Пауля Целана - [9]

море катит нам пищу:

блуждающий глаз, грозо́вое ухо,

рыбу, змею —

Стол бушует, волнуется, ночь за ночью,

надо мной проплывают знамена народов,

рядом к суше гребет люд на гробах,

подо мной все небеснеет и звезди́тся,

                                     как до́ма в Иванов день!

И я гляжу на тебя,

объятую пламенем солнца:

вспомни время,

                        когда ночь вместе с нами на гору взбиралась,

вспомни то время,

вспомни, что был я тем, что я есмь:

мастер темниц и башен,

дуновение в тисах, пирующий в море,

слово, к которому ты упадешь, догорев[37].

26. Ингеборг Бахман — Паулю Целану

Вена, 10 ноября 1951 года

Милый Пауль!

Твое письмо так обрадовало меня, ты и представить себе не можешь, я даже спрашиваю себя, был ли ты мне когда-либо более близок, чем в эти дни, — потому что ты, впервые в своих письмах, на самом деле пришел ко мне. Не пойми неправильно мою радость, ведь я почувствовала, как много горечи в твоих словах, — меня лишь радует, что ты в состоянии написать мне об этом.

Понимаю тебя, чувствую вместе с тобой, потому что нахожу в твоем письме подтверждение тому, что мне подсказывает собственное чувство. Ничтожность стремлений — а есть ли они вообще? — у окружающих нас людей, культурная жизнь, в которой я теперь тоже участвую, вся эта отвратительная суета, глупая и надменная болтовня, выставление себя напоказ, ходульная актуальность — все это день ото дня становится для меня более и более чуждым, я завязла в этом, и поэтому все вокруг выглядят в моих глазах как оживленный хоровод призраков.

Не знаю, чувствуешь ли ты, что у меня никого нет кроме тебя, кто бы укрепил мою веру в Иное, что мои мысли постоянно стремятся к тебе, не только к самому любимому человеку, который у меня есть, но и к тому, кто, будучи сам в безвыходном положении, удерживает позицию, которую мы вместе заняли.

Сначала я хочу ответить тебе: я рада публикации твоих стихотворений; тебе в самом деле не надо благодарить меня за «Слово и истину» — да, тебе вообще не надо меня благодарить ни за что и никогда, ведь в такие мгновения меня сильнее тяготит вина по отношению к тебе, я ее глубоко ощущаю, хотя и не могу точно определить, в чем ее суть. Было бы прекрасно, если бы ты установил контакт с Хильдой де Мендельсон[38]; я ее очень люблю и до определенной степени ценю. — А теперь я хочу немного рассказать о себе, мой рассказ будет совсем банальным, но поверь мне, что мои мысли и дела не полностью исчерпываются тем, чем я занята вовне.

Тебе уже известно, что меня приняли на радиостанцию «Красный-белый-красный»[39] в качестве «Script Writer Editor»[40]; я сижу в комнате, где еще два сотрудника и две секретарши; я и эти двое сотрудников обрабатываем театральные пьесы для радио; кроме того, я должна время от времени сама писать радиопьесы[41], еженедельно готовить рецензии на фильмы, читать и оценивать неимоверное количество рукописей, в массе своей очень плохих. То, чем я занимаюсь, не всегда плохо, для Австрии даже довольно рискованно то, что мы предлагаем нашим слушателям — от Элиота до Ануя, — однако мы, как ни странно, даже имеем успех. Ты, возможно, не одобришь того, что я столь ужасающе «прилежна», я добилась определенного успеха и смогла обеспечить себе очень хорошее положение за короткое время, и, хотя моя работа меня во многих отношениях не удовлетворяет, я делаю ее с удовольствием и радуюсь тому, что могу работать. Я решила для себя — хотя не знаю, удастся ли это осуществить, — что останусь здесь на год, а потом уеду в Германию, перейду на немецкую радиостанцию — если я когда-нибудь полностью освою ремесло. Я случайно попала на радио, и до сих пор мне не приходило в голову сделать эту работу своей профессией, но теперь, когда я вижу, что мне дается шанс — причем не самый худший, если вспомнить, что нынче очень трудно овладеть сколько-нибудь приличной профессией, — я почти готова его использовать. Хочу спросить тебя, как ты к этому относишься, поскольку, строя такие планы, я думаю — пусть тебе это и покажется странным — о «нас».

Дорогой Пауль, я знаю, что ты теперь меня больше не любишь, что ты больше не думаешь о том, чтобы взять меня к себе, — и все же я не могу иначе, не могу не надеяться, не работать с надеждой подготовить тем самым почву для совместной жизни с тобой, что дало бы нам определенную материальную стабильность, позволило бы нам — здесь ли, там ли — начать все заново.

Я больше не могу и не хочу ничего обещать и ни в чем тебя заверять. Скорее, я ищу какое-то доказательство, и мне все равно, примешь ты его или нет; возможно, в твоих глазах это ложное и плохое доказательство. Но я уверилась в том, что могу «обеспечить» именно «эту» сторону жизни лучше, чем ты, и, если я претендую на то, что люблю тебя, я должна суметь ее обеспечить.

Тебя нет здесь со мной, и мне от этого и легче, и тяжелее. Я до боли тоскую по тебе и все же иногда радуюсь, что у меня сейчас нет возможности к тебе поехать; я должна обрести еще большую уверенность, я должна обрести уверенность ради тебя.

Не отвечай мне на эти строки — разве что у тебя самого возникнет такая потребность. Пиши мне вообще, пиши, чтобы я знала тебя и не была такой одинокой в суете мимолетных дней и событий, среди множества людей и многих дел.