Время просить прощения - [10]

– Надо проверить, может, чего поесть найдем? – предложил еще один красноармеец.

По именам они почти не общались, а вот выглядели все, это я только сейчас, утром рассмотрел, в принципе нормально. Я почему-то ожидал, что там упыри какие-то будут, как с плакатов коммуняк, с вырубленными лицами, а вроде и ничего, такие же, как я. Странно это. Нестыковки ломали мозг, который вообще пока не мог функционировать нормально, а был как навигатор, потерявший сеть. Крутится, крутится, а зацепиться за что-нибудь никак не может. Настолько все было непривычно и неправильно для меня, что мозги пухли и не желали соображать.

– Да откуда там еда? Немцы, подлюки, все сожгли, да и выгребли наверняка перед этим все, что только можно было.

Медленно, но мы дошли до этого самого хутора. Тут-то меня вновь и скрутило. Господи, да что же это такое? Кругом трупы. Мухи на них сидят, жирные такие, вонь стоит дикая. Лежат на земле вповалку как мужики, в такой же форме, как у нас, так и люди в гражданской одежке. Женщины… Даже, кажется, дети были. Зрелище такое, что и Голливуд не покажет, слишком уж картина страшная и натуральная. Крови столько, что утонуть можно, все вокруг красное.

– Они что, мертвые? А кто их убил? – я не нашел ничего лучше, как подать голос после того, как проблевался.

– Слышь, ты совсем дурак? Как тебя в армию-то призвали? – На меня уставились буквально все красноармейцы. – Немцы, конечно. Думаешь, наши, что тут лежат, убили баб с детьми, а потом себе по пуле пустили?

– Я не знаю… – попытался исправить свою оплошность я, да вышло наоборот.

От страха меня пробил озноб и на лбу выступил холодный пот. Начало трясти всего, едва зубами не стучу.

– Я тебе сейчас язык вырву, чтобы думал сначала, чего несешь! – выругался один из солдат и зарядил мне такую плюху в ухо, что я вновь рухнул на землю.

Больно было… А еще очень обидно. Обидно от того, что за меня никто не заступится, а сам я не справлюсь, вон они какие здоровые все.

– Очухался? – подошел ко мне старшина. – Ты, парень, может, контуженый, а может, и придуриваешься. В любом случае держи-ка ты язык за зубами, пока они есть, – дал совет этот наш командир, ну, его так называли, и протянул мне фляжку с водой.

Мужик этот был немолод, лет, наверное, пятьдесят. Лысина блестит, увидел, когда тот пилотку снял. Усищи длинные, бороды нет, сам мужик худой, даже тощий, и при этом высокий. Этакая сухая береза.

– Спасибо, – промямлил я в ответ и попил из фляги воды.

Была она теплой и вонючей. Увидев, что я морщусь, старшина не стал ничего говорить, а только сплюнул в сторону.

– Откуда ты такой, чудной? – спросил он.

Спрашивает, но видно, что не хочется ему со мной говорить.

– Из Москвы, – машинально ответил я.

– О, ни фига себе, столичный гость! – тут же отозвался кто-то. – Интеллигент!

– Что ж вы там, в столице, не знаете, какая война тут? – вопрос был странный. Если я тут, при чем тут Москва?

– Нам вроде говорили, что немцы нам друзья? – робко ответил я, вспоминая что-то из истории. Вроде как с Германией какой-то договор был и немцев считали друзьями.

– Ты, парень, как будто не из Москвы, а из тайги вылез! – как-то даже снисходительно заметил старшина. – Это ж было, когда мы дружили. Немцы нарушили договор о ненападении, подло и внезапно напали на нас. Неужели в столице этого не знают?

– Я вообще запутался, – перестал я что-либо соображать.

– Давай, приходи уже в себя. Так и не вспомнил, куда призвали, где часть была?

– Нет, – пожал я плечами. А что я им скажу?

– Странный ты. Выйдем к своим, особисты тебя замучают.

– Как это? – не нашел других слов я.

– Допросами. Главное для нас – в плен не попасть, оружие сохранить. Твое-то где?

А и правда, в тот раз, в окопе, я был с винтовкой, а в этот раз без всего. Вон у других фляжки, какие-то скатки за спиной, мешки. У меня ничего, голый, можно сказать.

– Помню только, как вы меня поднимали, что было до этого, не знаю.

– А Москву, стало быть, помнишь? – уставился на меня старшина.

– Помню, только как-то странно. Жил я недалеко от Курского вокзала, а вот где учился, не помню, как в армию призвали, тоже не помню.

– Ну и дела, – только покачал головой старшина. – У тебя на вороте кровь не отстиралась, наверное, из ушей текла. Скорее всего, контузия. Голова не болит? Слышишь как?

– Все время болит, а вас слышу, как через вату, – кивнул я, смекнув, что, скорее всего, это сейчас лучшее, что я мог придумать в свое оправдание, да голова и правда болела.

– Если доктора подтвердят, считай, что все в порядке. Только один черт, особистам нужно будет твою личность установить. Ведь и мы не знаем, кто ты есть, может, немец?

– Кто? – удивился я.

– Да слыхали уже, эти суки в нашу форму переодеваются и прибиваются к отрядам. По-русски лучше нас с тобой говорят, хрен отличишь. Идут с отрядом, а потом на немцев выводят.

– Не, я русский, – безапелляционно заявил я, – у меня предки под Москвой живут, это точно помню.

Разговор утих сам собой, но на меня еще долго бросали взгляды. Плелся я последним, но все равно иногда то один боец, то другой оборачивались, словно ждали от меня чего-то плохого. А я плелся себе и все думал: неужели я попал так же, как пишут в этих дебильных книгах о войне, о всяких разных попаданцах в прошлое, где они героями становятся да людоеду Сталину помогают? Но как такое возможно? Это ж чертовщина какая-то. Одно дело – вымысел, когда в стране столько дебилов, мечтающих повторить войну, а совсем другое – когда вот так…