Время прощать - [25]

— Это не похоже на правду. Сет ненавидел клэнтонских адвокатов.

— Да, и недвусмысленно высказался об этом в записке. Если бы мы смогли встретиться утром, я бы с удовольствием показал вам копию завещания и пролил некоторый свет на события.

Эмбург снова двинулся к кладбищу, и Джейк поплелся за ним. У ворот их ждал Оззи. Эмбург остановился.

— Я живу в Темпле. На Автостраде, дом пятьдесят два, к западу от города есть кафе. Давайте встретимся там в половине восьмого утра.

— Хорошо. Как называется кафе? — поинтересовался Джейк.

— «Кафе».

— Понял.

Не сказав больше ни слова, Эмбург исчез. Джейк посмотрел на Оззи, в недоумении покачал головой и кивнул в сторону парковки. На кладбище они идти не собирались. На сегодня Сета Хаббарда с них было довольно. Для них прощальная церемония завершилась.

Двадцать минут спустя, ровно в 4.55, Джейк вбежал в приемную Канцелярского суда и улыбнулся Саре.

— Где ты был? Я же жду! — сердито выпалила она.

— Еще нет даже пяти, — так же поспешно ответил он, расстегивая молнию портфеля.

— Да, но мы заканчиваем в четыре, во всяком случае, по вторникам. В понедельник работаем до пяти. По средам и четвергам — до трех. А если ты застанешь нас здесь в пятницу, считай, тебе повезло.

Сара тараторила без умолку. После двадцати лет ежедневной пикировки с адвокатами она отточила свои остроты до автоматизма.

Джейк выложил бумаги на стойку перед ней.

— Мне нужно открыть для утверждения наследство мистера Сета Хаббарда.

— По завещанию или без?

— О, завещание имеется, и не одно. Тут-то и зарыт корень всех веселых проблем.

— Так он не убил себя?

— Тебе чертовски хорошо известно, что он убил себя, поскольку ты работаешь в доме, где рождаются все слухи и ничто не хранится в секрете.

— Я оскорблена, — притворно возмутилась Сара, ставя печать на ходатайство. Потом, перелистав несколько страниц, улыбнулась: — О, какая прелесть, завещание, написанное от руки. Подарок для юриста.

— Угадала.

— И кто получит все?

— На моих устах печать. — Джейк шутливо закатил глаза и достал из портфеля новые бумаги.

— Ну, мистер Брайгенс, на твоих устах, может, и печать, а вот на этой папке с судебным делом, разумеется, нет. — Она несколько театрально проштамповала остальные документы. — Отныне это — официально открытые сведения, согласно законам нашего великого штата, если, конечно, у тебя нет письменного ходатайства о том, чтобы и на них наложить печать секретности.

— Такого ходатайства у меня нет.

— Отлично. Значит, мы имеем право открыто обсуждать всю эту грязь. Там ведь есть какая-то грязь, правда?

— Не знаю. Я пока еще только копаю. Послушай, Сара, сделай мне одолжение.

— Все, что пожелаешь, детка.

— Начались гонки: кто быстрее добежит до суда. Я только что победил. Скоро, возможно, завтра, здесь должны появиться два или три напыщенных адвоката в темных костюмах, которые вручат тебе свое ходатайство об открытии наследства мистера Хаббарда. Более чем вероятно, что они прибудут из Тьюпело. Видишь ли, существует еще одно завещание.

— Как я это обожаю!

— Я тоже. Конечно, я не требую сообщать им, что они финишировали вторыми, но забавно понаблюдать за их лицами. Ну как?

— Жду не дождусь.

— Прекрасно. Покажи им мою папку, посмейся, а потом позвони мне и дай полный отчет. Но до завтра, пожалуйста, помолчи.

— Все сделаю, Джейк. Это может быть действительно весело.

— Если все пойдет так, как я предполагаю, дело не даст нам скучать весь следующий год.

Как только он ушел, Сара прочла собственноручное завещание Сета Хаббарда, приложенное к ходатайству, после чего созвала остальных служащих канцелярии, которые тоже прочли его. Чернокожая женщина из Клэнтона сказала, что никогда не слышала ни о какой Летти Лэнг. Похоже, и Сета Хаббарда здесь никто не знал.

Они немного поболтали, но было уже пять часов, и каждый куда-то спешил. Папку водворили на положенное место, свет погасили, и служащие моментально отключились от всего, что касалось работы. Свои предположения они обсудят завтра и уж тогда докопаются до сути.

Если бы ходатайство было подано утром, то к полудню уже все в здании суда повторяли эту этой новость, а к концу дня — весь город. А так слухи откладывались, но ненадолго.

Симеон Лэнг пил, но не был пьян — разница зачастую выглядела смутно, однако семья умела различать два эти состояния. «Пил» означало, что он в определенной мере контролировал поведение и не был опасен: медленно цедил пиво, глядя в одну точку остекленелым взглядом, и с трудом ворочал языком. А вот когда он бывал по-настоящему пьян, для домашних наступали тяжелые времена: приходилось убегать из дома и прятаться за деревьями. Но иногда, надо отдать должное, Симеон был трезв как стеклышко, и такое состояние предпочитал даже он сам.

После трех недель, проведенных за рулем, в течение которых он колесил по всему Глубокому Югу, перевозя груды металлолома, Симеон вернулся с нетронутым чеком и ясным взглядом. Он не рассказал, где был и что делал — никогда не рассказывал, — но старался демонстрировать миролюбие. Однако уже через несколько часов, устав натыкаться на бесчисленных домочадцев, слушать Сайпрес и выдерживать упреки жены, он съел сандвич, вышел во двор с набитым пивными банками переносным холодильником и обосновался под деревом позади дома, где мог спокойно сидеть вдали от всех, наблюдая за редко проезжающими машинами.