Время покупать черные перстни - [43]

Сперва он жонглировал факелами. Движения его рук были почти неуловимы, быстры и точны, и казалось, что огненная фигура, выписываемая семью стремительными факелами, висит в воздухе совершенно неподвижно и без его участия. Потом показывал фокусы. Тоже с огнем. Варакса глотал огонь и выпускал изо рта длинные языки пламени, огонь вспыхивал сам собой на его открытых ладонях, он извлекал его из ушей и шевелюры, огонь перекатывался по его плечам и затылку из одной руки в другую… Мы восторженно ревели.

Под конец, когда костры достаточно прогорели, он объявил, что желает продемонстрировать почтеннейшей публике чудесное достижение индусских йогов — хождение босиком по углям. Мы недоверчиво переглянулись, но послушно разровняли площадку и покрыли ее, следуя указаниям Богдана, равномерным слоем раскаленных углей. Варакса сбегал к «Цандеру» и вернулся со стереокассетником в руках. Он поставил его неподалеку от огненного круга и врубил какой-то свирепый, монотонный ритм — звучали там-тамы, ударные, бас-гитара, и лишь время от времени синтезатор проговаривал какую-то звенящую и журчащую безмятежную фразу, как будто и не имевшую к ритму никакого отношения. Варакса неподвижно стоял у кассетника с закрытыми глазами, как бы прислушиваясь к чему-то, но явно не к музыке.

Я все никак не мог выбрать место получше. Когда придвигался к кругу, лицо опалял жар углей, когда подавался назад — становилось холодновато от прохладного бриза. В угольном кругу непрерывно что-то менялось, происходило какое-то шевеление, одни угли медленно потухали, другие внезапно разгорались, третьи рассыпались, взрываясь снопами искр. Освещение было скудным, и несколько человек зажгли факелы. В неверном свете я видел, что Варакса все так же стоит у круга, и на секунду мне почудилось, что он неподвижен как статуя, но потом я заметил, что он пританцовывает, слегка перебирая ногами в такт там-тамам. Лицо его, впрочем, действительно было неподвижно. Глаза закрыты, лоб разглажен, на губах слабая загадочная улыбка. Мы все ощутили присутствие некоей тайны. Мы молча смотрели на него, и вот он, не открывая глаз, мелкими шажками, пританцовывая, двинулся в круг. Как только его босые ступни коснулись углей, его шаг изменился. Теперь он плавными, размашистыми движениями скользил над углями в каком-то странном танце. Мы было придвинулись ближе, но тут же отпрянули — жар опалял лица. А он легко двигался в кругу подобно несгорающей саламандре, и отблески факелов играли на его блестящей от пота коже, и на лице была все та же застывшая маска экстаза, и руки воздеты к небесам, и горячий воздух, идущий от углей, раздувал его огненную шевелюру. Я стоял зачарованный, в груди подымалась какая-то древняя, темная жуть, кровь в жилах пульсировала в такт ударам там-тама.

Ладно там, фокусы, жонглирование факелами: все дело техники, вопрос профессионализма, этому в цирковых училищах обучают, но здесь — здесь что-то совсем другое, тут уже не фокусы, тут перед нами происходило непонятное и необъяснимое…

Варакса внезапно раскрыл зеленые свои глаза и триумфально рассмеялся. Он все так же легко танцевал на раскаленных углях и скалил зубы и приглашал нас в круг.

— Ну, кто смелый?! Присоединяйтесь! — кричал он весело. — Ничего страшного! Просто поверить, что можешь…

Никто не шевелился. Теоретически мы, конечно, были согласны — то, что сделал один человек, может сделать и другой, но, но… Никто не шевелился.

Варакса вышел из круга, когда замолчал кассетник, когда прогорели факелы и стали потухать угли… Мне показалось, что он здорово устал — кожа уже не блестела, дыхание было неровным, и с лица он вроде осунулся…

Мы разложили новые костры, сменили воду в чайниках и принесли свежей заварки. Кое-кто, в том числе Роберт Карлович и оба капитана, отправились спать, но большинство осталось. Заварили чай, пошли разговоры. Ночь продолжалась.

Кто-то подкалывал Вараксу, высказывая предположение, что Богдан — тайный последователь Гераклита, считавшего огонь основой всего сущего, и что жизнь свою он кончит как Эмпедокл — бросится в кратер вулкана. На что последовало возражение, что тогда Варакса не сможет насладиться зрелищем своей собственной кремации…

Слава Охотников, ухватив Сердюка за полу тенниски, втолковывал ему, что ничего таинственного и загадочного в хождении по углям нет, просто подошвы усиленно выделяют пот, и он предохраняет кожу от ожогов. Опытные сталевары, говорил Охотников, умеют безо всякого вреда на какое-то время окунать пальцы в расплавленную сталь. Так что тут нет никакой мистики и все объясняется очень просто.

Сердюк выслушал Охотникова до конца, потом внимательно посмотрел на него и спросил:

— А что ж ты тогда в круг не пошел, когда он звал?

И, не дождавшись ответа от опешившего Вячеслава, добил:

— Вот разница между вами — ты знаешь, а он умеет. Охотников пару раз открыл и закрыл рот, но не издал ни звука.

А Сердюк уже допытывался у Богдана, чем объяснить его пироманию — наследственностью или влиянием среды. Видимо, прилично Варакса выдохся после своего выступления, поскольку, не уловив интонацию вопроса, начал на полном серьезе рассказывать, что среди его предков по материнской линии были иранские огнепоклонники, да и славянские его предки в свое время поклонялись богу огня Кравьяду…