Время перемен - [27]

Дежурный жрец поднялся на ноги, встряхнулся всем телом, чтобы хоть немного размять ноющие мышцы, и оглядел толпу. Кхаргов сегодня на площади было мало. Ну что ж, ничего странного — это завтра, в день Избавителя, народ запрудит улицы, а сейчас… Вон, шагает хмуро неудачливый продавец спинных и брюшных щеток — небось, мало выторговал. Ну, еще парочка кхаргов-зверей поспешают куда-то по приказу своего хозяина да дорожник странный замер у дальнего края площади. И откуда только такие типчики являются! Наверняка ведь изгнанный из селения, нечистый — а все туда же, к кхаргам, в приличное, можно сказать, общество! Знает, что здесь можно жить беспрепятственно и что прошлое свое он, почитай, оставил за городскими стенами; знает — и пользуется этим! А была бы воля Брюхача, он бы таких в три шеи!..

Одноглазый дорожник как будто учуял резкий презрительный запах, который сейчас издавал дежурный жрец. Резко повернулся, перехватил взгляд Брюхача

— и тот уже не смог ничего с собой поделать, вытянулся в струнку и едва не поджал хвост.

С трудом отвернулся («Да кто ж ему позволял так пялиться, это же просто неприлично! Не будь я должен смиренно нести бремя дежурного жреца, уж показал бы этому недовылупленнику!..») — а отвернувшись, продолжал заниматься ступенями. Жаль только, одноглазый дорожник-изгой никак не шел из головы.

А потом до слуха Брюхача донеслось мерное постукивание когтей по камню. «Неужели этот селюк осмелился вот так запросто подниматься по парадной лестнице?!» Он в негодовании обернулся — и клык к клыку столкнулся с одноглазым дорожником.

— Приветствую, — сказал тот мощным голосом, почему-то напомнившим Брюхачу летнюю грозу. — Хочу спросить.

— Да, я слушаю тебя, уважаемый, — осторожно произнес дежурный жрец. Теперь он уже жалел, что Безволосый спит. Помощь храмовника, кажется, пришлась бы здесь как нельзя кстати.

— Скажи, правда, что жители сего города обычно собираются на этой площади, что перед храмом?

Брюхач недоуменно сморгнул, встретился взглядом с единственным глазом дорожника и закашлялся:

— То есть? Зачем собираются?

— Разные случаи бывают, — вкрадчиво произнес прохожий, словно на что-то намекая.

— Ну-у… — Брюхач все еще пытался принюхаться к дорожнику, но тот пах лишь горелым мясом и такой властной уверенностью, что страшно становилось и шерсть сама собой дыбилась на загривке. — Вообще-то да, здесь и собираются.

— А говорящий располагается у входа, на во-он той площадке, так?

— Совершенно верно. Но, позволь…

— Отлично. Теперь отправляйся в храм и вели всем служителям, которые сейчас там есть, прийти сюда.

Брюхач шевельнул кончиком хвоста, пытаясь скрыть свою растерянность. Дорожник явно имел в виду храмовников, а тем, как известно, что-либо велеть… да Брюхач потом всю жизнь будет эту проклятую лестницу языком вылизывать и собственной шерстью полировать!

— Зачем? — спросил он со всею учтивостью, на которую был способен. Как-то очень кстати Брюхач вспомнил, что одноглазый, собственно, — никто и что пришелец не имеет права здесь распоряжаться. А вот он, дежурный жрец, очень даже имеет.

— Затем что я буду говорить от имени Одноокого — и во славу Его.

Так-то! Ни много ни мало, «от имени Одноокого». Впору и впрямь идти звать

— только не храмовников и не дежурных жрецов, а стражей порядка.

Кхарги — народ истово верующий, но и среди них попадаются безбожники. И с оными поступают со всей строгостью, которую те заслужили своим поведением. Как минимум — изгоняют с родной земли; если же безбожник словами и деяниями оскорбил Одноокого, его предают смерти. Таких кхаргов считают даже не зверьми, а чем-то худшим и более страшным. И…

«И это объясняет многое, — подумал Брюхач, стоя на неподметенной ступени храма и чувствуя, как поневоле дергается уголок верхней губы и в глотке бьется яростный рык. — И запахи, и вид этого дорожника — все понятно. Так и есть, это худший из изгоев, который…»

— Чего ты ждешь? — сурово спросил одноглазый.

— Одну минуту…

Но когда Брюхач наконец отыскал Безволосого и остальных храмовников, и рассказал, что к чему, и убедил их, что дело достаточно серьезное, — и когда наконец они, вооружившись кто чем, оказались у площадки, венчавшей парадную лестницу, — стало ясно, что слишком поздно. Одноглазый не стал ждать ни минуты. Он успел не просто начать свою речь, но и даже собрал на площади небольшую толпу, которая все разрасталась и разрасталась.

— Я же говорил! — сдавленно прорычал Брюхач. — Ведь говорил же, чтобы поторопились! Вот!.. — он обвиняюще указал на дорожника-изгоя.

— А что «вот»? — флегматично произнес Безволосый.

Брюхач просто обмер от такого безразличия.

— Но ведь этот безбожник глумится над Господом нашим, Однооким!

— А с чего ты взял, Брюхач, что он глумится? — в голосе Безволосого явственно звучала презрительность, да и пах сейчас храмовник так же. Брюхач был одним из богатейших кхаргов Гунархтора, а Безволосый богачей терпеть не мог, ибо считал, что те наживаются на селянах и простых кхаргах-ремесленниках.

— Но…

— Ты хоть послушай, что он говорит.

И впрямь, одноглазый дорожник, оказывается, вовсе не поносил Господа. Даже наоборот, восхвалял Его! А ведь, по сути, это может делать каждый, достаточно лишь на время стать жрецом. Конечно, вот так, посреди бела дня, в неустановленный срок… — непорядок! Но — ничего предосудительного, если задуматься.