Время перемен - [7]

Никогда еще эта процедура не проходила с таким шумом и грохотом. Сердито булькают сливки, и резкий звон ложки отдается в ушах. Готова поклясться, что слышу, как тает каждая крупинка сахара. Закончив приготовление, с оглушительным лязгом швыряю ложку в раковину и удаляюсь наверх.

На Мутти смотреть избегаю, но ясно представляю, как она сидит с поджатыми губами, скрестив на груди руки, и неодобрительно качает головой.

Поднимаюсь по лестнице, тихонько бормоча ругательства. Знаю, Ева, навострив уши, затаилась у себя в комнате. Понимаю, что нахожусь в невыгодном положении и не представляю, с чего начать разговор. А у Евы было достаточно времени сформулировать свои аргументы. Потому решаю сначала принять душ и обдумать дальнейшие действия. Кроме того, надо ее хорошенько помариновать, может быть, сменит гнев на милость. Хотя вполне допускаю и противоположный результат. Ева непредсказуема. Я думала, пятнадцать лет – самый трудный возраст, но шестнадцатилетний рубеж не принес семье облегчения, и характер дочери остался неуравновешенным. Прошлый год оказался тяжелым для нас обеих.

Потоптавшись у двери ее комнаты, иду в ванную, злясь и на Еву, и на мать. Дочь вызывает раздражение по причинам, вполне понятным до разговора с Мутти. Что касается мамы, она обладает удивительной способностью проявлять проницательность, где не надо, и демонстрировать полную тупость в некоторых деликатных вопросах, внося сумятицу в нашу жизнь.

Вернуться в дом я не могу. Здесь только две спальни, а Ева заняла мою детскую. Остается спальня родителей наверху и столовая, которую переоборудовали в спальню, когда отец тяжело заболел и был не в состоянии подниматься по лестнице. В этой комнате он и скончался, а Мутти с ослиным упрямством по-прежнему там спит. Наступил момент, когда мириться с таким положением стало нестерпимо. Мысль, что Мутти проводит в одиночестве ночи в комнате, где умер ее муж, не давала покоя. Поначалу я хотела переселиться туда сама, но быстро поняла, что об этом не может быть и речи. Слишком многое хранит там память о папе, несмотря на то, что комнату снова переоборудовали в столовую и сделали косметический ремонт. Мы все чувствуем себя там не в своей тарелке. Я заметила, что Мутти даже для торжественных случаев накрывает на стол в кухне.

Однако, сказать по чести, это не единственная причина, заставившая меня перекочевать в конюшню. Ведь я могла бы спать на бугристом раскладном диване в кабинете, несмотря на металлическую перекладину, впивающуюся в спину.

Отлично помню, что мне тридцать девять лет и я нахожусь в разводе, а потому имею право спать с кем захочу. Однако сама мысль заняться любовью с Дэном в непосредственной близости от комнат Мутти и Евы наводит ужас, подобно эпидемии холеры, и половое влечение угасает на глазах. Пару раз мы все же попробовали, но, несмотря на героические усилия Дэна, потерпели полное фиаско. В течение двух месяцев, потребовавшихся для принятия окончательного решения перебраться на ночлег в конюшню, мы с Дэном скрывали свои отношения, как делали в подростковом возрасте. Это имело свое очарование и добавляло пикантности, но все закончилось в ночь, когда моя такса приняла хозяйку за вооруженного грабителя.

Я знала, что Дэн должен приехать, и ждала у окна в старой родительской спальне. Заметив свет фар, я стала осторожно спускаться по лестнице.

Спуск по лестнице представляет собой священный ритуал: нужно пройти по трем ступенькам с левой стороны, перепрыгнуть через четвертую, перейти на правую сторону и преодолеть еще пять ступенек, а на десятую ни в коем случае не наступать. Дальше можно перемещаться без опаски, так как остальные ступеньки не скрипят.

В ту ночь на мне была тонкая хлопчатая ночная сорочка в мелкий голубой цветочек, длиной до лодыжек, в стиле Лоры Эшли. Мне она казалась по-викториански романтичной, но совершенно не подходила для уже наступивших холодов. Однако я думала, что быстро пробегу по подъездной дорожке, а Дэн уже будет ждать меня в конюшне в комнате для отдыха с пуховым одеялом и включенным обогревателем.

Прокрадываясь мимо холодильника, я прихватила бутылку шампанского, припрятанную под листовой капустой, натянула на босые ноги резиновые сапоги и открыла заднюю дверь, изо всех сил стараясь не шуметь.

В этот момент послышалось визгливое тявканье, и на лестнице появилась Харриет, тринадцатилетняя, абсолютно глухая такса. Она делила со мной спальню и спала без задних ног, когда я уходила. Прихрамывая, собака спускалась по ступенькам, грозно порыкивая, словно трехглавый Цербер. В то время Мутти еще спала в столовой, а потому уже через несколько секунд оказалась рядом и включила на кухне свет. И я предстала перед ней во всей красе: растрепанная, в цветастой ночной сорочке и резиновых сапогах на босу ногу, с контрабандной бутылью шампанского в руках. Поняв свою оплошность, Харриет умолкла, забыв закрыть пасть, и на ее морде застыло подобие смущенной улыбки. В следующее мгновение она уже стыдливо помахивала хвостом, а Мутти, скривившись, пыталась приспособиться к яркому свету. Наконец, ее взгляд остановился на моей пышной фигуре.