Время олимпийских рекордов - [14]

— Товарищ Добряшов! — ко мне рванул солдат, с выпученными глазами. Пришлось остановиться и подождать его.

— Товарищ Добряшов, вас по спецсвязи вызывают, идёмте за мной! — выдохнул он и показал в сторону штаба части.

— Веди Сусанин, — хмыкнул я и отправился за ним.

Встретил меня военный в звании капитана, который показав на телефон с положенной трубкой на столе, вышел из маленькой комнаты.

— Да?

— Ваня! — услышал я взволнованный голос.

— Аня? — удивился я, поскольку по спецсвязи ожидал услышать кого угодно, кроме неё.

— Как ты мой хороший?! Я прочитала газеты, какой ужас там и грязь написаны! С тобой всё хорошо? Не принимай эти сплетни близко к сердцу! — стала быстро говорить она.

— Спасибо, — по сердцу словно провели мягкой кисточкой, а тревога стала уходить. Вот, одному человеку было не всё равно на меня.

— Ваня, не молчи, я так беспокоюсь за тебя, — продолжала тараторить она в несвойственной себе манере, я понял, что она волнуется куда сильнее меня самого.

— Ань всё хорошо, все тренера меня поддерживают, товарищ Белый тоже, даже охрану приставил, — разговаривал я с ней спокойно, чтобы её не волновать ещё сильнее, — не переживай ты, попишут и перестанут. На мне свет клином не сошёлся. Расскажи, как лучше у тебя дела? Ведь там эти су…и и твою фотографию напечатали.

— На меня только косятся на работе, но не больше, — было слышно, как она печально вздохнула, — всю грязь на тебя вылили же, моей фамилии и имени нигде не было, так что всё по-прежнему. Скучаю и жду тебя!

— Как-то незаметно было, — проворчал я, — за месяц ни звонка, ни письма.

— Я думала! — заявили мне в трубке, и затем уже более твёрдо, — всё, папа уже ругается на меня. Возвращайся, я тебя люблю.

В ухе раздались гудки, а я остолбенел.

«Б…ть, какие люблю? — мысли заметались в голове, — какие люблю? Она там что совсем с ума сошла что ли? И какой такой папа, если она в Киеве должна быть, чтобы со мной встречаться?».

Начавшийся было нормально разговор, в конце всего одним словом выбил меня из душевного равновесия, поэтому повесив в полной прострации трубку на аппарат, я вышел из комнаты, поблагодарил капитана и пошёл на стадион, пребывая в глубочайшем шоке.

«И что мне теперь с этим всем делать? — задал я сам себе вопрос, на который у меня не было ответа».

Глава 6

Несмотря на душевные терзания, я встал по будильнику, отправившись на пробежку. Сегодня была эстафета 4 по 100, поэтому меня ждала лишь лёгкая пробежка и затем контрастный душ.

Бег вокруг воинской части снова помог, вчерашние газеты и звонок Ани наконец отодвинулись на второй план, я стал обдумывать стратегию на сегодняшний бег. У КПП стояла «Волга» из которой увидев меня, выбежал товарищ Белый, и даже не закрыв дверь, бросился навстречу.

— Доброе утро? — удивился я его счастливому виду.

Он же, схватил меня в объятья, стал пытаться поднять и крепче сжать, что конечно при моём росте и весе, было для него не так легко. Наконец поняв это, он трижды расцеловал меня в щёки.

— Товарищ Белый? — изумился я, — вы же знаете у меня девушка есть. Нет, конечно вы мужчина видный, но я как-то всё же по женскому полу.

— А видишь, я на тебя даже не сержусь! Хотя ты опять гадости всякие продолжаешь нести своим помелом, вместо языка! — он счастливо улыбался, и трепал меня за плечи.

— Товарищ Белый, может объясните, что происходит, а то я вас бояться начинаю, — удивлённо изогнул я бровь.

— Идём, ты просто умрёшь, — повёл он меня к машине.

— А можно как-то без этого? Я ещё слишком молод.

Он сел внутрь, выгнал шофёра и когда мы остались одни, прикрывая документы своим плащом, достал три газеты и две фотографии. Отложив те что были не на английском, я стал вчитываться в слегка размытый от фотопечати текст.

Корреспондент в статье, где я был сфотографирован босиком на стартовой дорожке стадиона, пересказывал моё послание миру, о необходимости помнить о голодных детях Африки, не имеющих даже минимума для нормальной жизни. Именно поэтому я вышел на все три квалификационных забега босиком, и прошёл дальше, завоевав в итоге золотые медали на чемпионате Кубка Европы по лёгкой атлетике.

А дальше он описывал своё полное недоумение происходящим на стадионе, поскольку там шла моя фотография с разбитым яйцом на груди, оскаленные в ненависти лица людей, обращённые ко мне, и он задавался вопросом, неужели в Советском Союзе, считается нормальным такое отношение к спортсмену, который мало того, что не побоялся обратиться к миру, что само по себе является большим достижением, поскольку исходит от простого советского человека, а не лидера страны, так ещё и ради привлечения внимания к озвученной проблеме рисковал медалями, поступив как марафонец Абебе Бикила на Олимпиаде в Риме, пробежавший марафонскую дистанцию босиком.

Журналист восхищался силой духа юного спортсмена, которому оказывается не исполнилось ещё даже восемнадцати и выражал беспокойство, чтобы меня не наказали в своей стране, отправив в ГУЛАГ. Он обращался к правительству США с просьбой, чтобы они поговорили с руководством СССР обо мне на своём уровне, и меня не наказывали, а дали продолжить выступать на турнирах мирового уровня и показывать свои новые потрясающие рекорды. С этой надеждой он и закончил свою весьма яркую и эмоциональную статью.