Время охоты - [3]

Он долго и мучительно думал над выражением: «Жизнь проходит…» И не мог его понять. Как проходит? Почему? Ведь жизнь совершенно неподвижна. Ясно, как дважды два. Это они бегают взад-вперед по жизни, неумолимо приближаясь к концу зеленого поля, саванны. К чернеющему лесу. Этот бег напоминал ему движение электронов в сильном поле. Они могли столкнуться с ядром атома, отскочить назад. Но лишь на мгновение. Победить поле они могли…

Он возликовал, узнав о намечающейся командировке. Ехать должны были трое. Женька была в их числе. Его в списках не было. Командировка была очень хорошей, в Евпаторию, в самый сезон. Необходимо было довести до кондиции разработанный прибор.

Он подкараулил начальника отдела в коридоре. Тот недавно получил эту должность. Еще не привык и упивался собственной значимостью и зарплатой. Начальник стремительно двигался в туалет и думал о производстве. Момент был удобный.

— Можно вас на минуточку? — Он преградил ему дорогу.

Начальник прекратил движение и вопросительно уставился на него.

— Я должен поехать в Евпаторию, — спокойно произнес он.

— Кажется, вас нет в списках, — вспоминая, наморщил лоб начальник. — Да, точно нет.

— Надо, чтобы был, — терпеливо пояснил он.

— Как надо? — не понял начальник. — Вас нет в списках. Извините. Я спешу, — и попытался продолжить движение. Но он положил лапу ему на плечо. Она была покрыта жесткой рыжеватой шерстью.

«Ну и ручища!» — непроизвольно отметил начальник. Ему недавно исполнилось тридцать пять, он каждый день делал зарядку и хорошо играл в теннис. И сразу же возмутился: «Что за фамильярность?! Говорим о дисциплине, говорим… Разболтались… Всегда тихий, подобострастный, и на тебе! Совсем спятили с этой Евпаторией!»

— Вы, просто спя… — Начальник посмотрел ему в глаза и осекся. Желтые немигающие глаза с вертикальными прорезями зрачков неожиданно сильно напугали его.

— Вы что? — с трудом выдавил он. — Ну, нельзя же так! Поедете, поедете в командировку, и… и не волнуйтесь. Идите, работайте.

Он снял руку, низко наклонил голову и подобострастно произнес:

— Большущее спасибо! Извините, пожалуйста, за беспокойство!

Начальник снова помчался по коридору, повторяя про себя: «Извините за беспокойство!.. Ну и публика! Прямо, уголовники какие-то, а ведь не подумаешь!»

Как бы невзначай он сообщил Женьке, что тоже едет в Евпаторию. Она равнодушно пожала плечами и, вежливо улыбнувшись, сказала:

— Вы же, кажется, не должны были ехать?

— Без меня в таком деликатном деле не обойтись. Начальник упросил, — ответил он. — Да и чемодан помогу дотащить.

— Спасибо, меня проводят, — отказалась она.

Женьку провожал этот хлюст Олег. Он оценивающе окинул его крепкую фигуру и подумал, что одним ударом, шутя, мог бы перебить ему хребет. Засмеялся и пошел вслед за ними по перрону. Из обрывков разговора понял, что тот собирается на несколько дней приехать к ней, туда. «А как же семья, дети? А, Олег? Нехорошо! — усмехнувшись, подумал он. — Жене что ли позвонить, предупредить? А то ведь и не подозревает, бедняжка!»

В поезде он ни с кем не общался. К Женьке не подходил. Только один раз выскочил на каком-то полустанке, купил душистую дыню и подарил ей. Она начала смущенно отказываться: «Да вы лучше сами…» Но он оставил дыню в ее купе и ушел.

В свободное от работы время он бродил по жаркому пыльному городу в шортах и вылинявшей футболке. В этой одежде да в стоптанных кроссовках он чувствовал себя свободно и легко. Он испытывал необыкновенный подъем и прилив сил. Морской воздух странно будоражил его. Жара, редкая даже для этих мест, совершенно не действовала на него. Один раз, чтобы проверить свою реакцию, он, шутя, поймал мчащуюся мимо него стрелой кошку. Свидетелей этого происшествия было немного. Один, пытаясь объяснить происходящее, тоскливо заметил из-под соломенной шляпы:

— Жара…

— Разве это жара, — усмехнулся в ответ он и брезгливо разжал руку.

Кошка, будто лишившись всех жизненных сил, понуро побрела прочь и, лишь опомнившись, через пару минут опрометью унеслась прочь.

Женщины посматривали на него одобрительно.

Вечерами он устраивался всегда на одном и том же месте. Подтаскивал лежак поближе к воде. Прислушивался к мерному шуму морского прибоя. Купался. Потом долго неподвижно лежал полностью расслабленный. Думал о сыне. Тот был похож на мать. Тонкий, хлипкий, сутулый. Ему не пробежать даже двух миль в хорошем темпе. «Как он будет охотиться?» — думал про сына со щемящей брезгливостью. Он пытался заставить его делать зарядку, но тот проявлял завидное упрямство. Чуть не бил его, ничего не помогало.

— Ты же пропадешь! Как ты будешь добывать еду, паршивый слизняк! — кричал он ему в гневе.

— Ты ничего не понимаешь! Мы не в саванне! Сейчас другое время, — с тупым упорством твердил тот в ответ и уходил в свою комнату. Там надевал наушники и подолгу слушал музыку.

Ему хотелось ударить сына, сломать магнитофон и выбросить в окно эти проклятые наушники, но это было бы глупо и непедагогично. И он, лишь сжав челюсти, садился смотреть телевизор.

Как-то он показал Женьке место на пляже. Сказал, что всегда бывает здесь вечером, что его любовь приняла чудовищные размеры, и она должна опасаться. Он за себя не отвечает. При этом он с силой стукнул по серой шершавой стене дома. Звякнуло оконное стекло. Выглянули из окон встревоженные жильцы-отдыхающие. Он резко скрылся за углом. «Такой милый, кроткий… подумала Женька. — И вдруг такие страсти… Прямо… зверь… Вот уж… странный, дикий зверь!» Настроение у нее повысилось. Ей было приятно, что она может вызвать такие мощные чувства.