Время Ноль - [2]

«Нет, — успокаивал себя Чирков, — этого не может быть. Железо не способно воспроизводиться, как живое».

Но тут же его посещала противоборствующая мысль:

«А почему бы и нет? Если живая природа произошла от неживой, то…»

И опять ему снился проклятый сон: шелест жестяных крыльев, шуршанье тысяч лапок, скрежет по металлу и бетону, царапанье по живой кости, сверлящий звук под куполом собственного черепа.

С другой стороны от его логова — лес на много километров и за ним железная дорога. Теперь она тоже заросла, рельсы густо заржавели. Там Чирков однажды видел живого человека: это было через месяц или два после того, что он обозначил для себя как Время Ноль. Седая толстая женщина сидела на шпалах и куском уголкового железа отрубала себе на рельсе по суставчику пальцы левой руки. Ударит по пальцу, отпилит кожную перемычку и смотрит, смотрит, улыбаясь, как течет кровь. А когда струйка крови иссякала, она отрубала еще один сустав, потом следующий. Лицо ее было одутловатым, лунообразным — лицо идиотки, питающейся трупами.

Тогда Чирков был уверен, что люди, то есть нормальные, разумные люди, где-то еще живут, просто ему не повезло их встретить.

Мысль о том, что эта баба такой же человек, как и он, оскорбляла. Его еще не измучило одиночество, он чувствовал в себе силу, и потому считал, что обязан выполнить очистительную миссию, необходимую работу по отбору лучших, и это будет справедливый, естественный отбор.

Он считал, что люди с помутненным разумом жить не должны, вот и все, потому приговор вынес скорый: разнес ей голову короткой автоматной очередью, шагов с десяти. Он сделал это не только по трезвому расчету, но и из животного страха: как бы эта уродина не появилась там, где он живет, — будет вот так отрубать-отпиливать себе руку перед его окнами. Само присутствие её на этом свете не сродни ли омерзительному тараканьему нашествию? Она заслужила смерть, и всё тут.

Подойдя ближе, Чирков сделал два одиночных выстрела, полуотвернувшись, боковым зрением ловя, как вздрагивает от пуль лежащее бесформенное тело. И только потом сообразил, что это вовсе не старуха, а женщина лет тридцати или даже менее того, и испытал некоторую досаду.

Зарывать убитую он не стал — это далеко от его логова, следовательно, смрад не достигнет. Небось, некому было потом даже выклевывать глаза у трупа: за все эти годы не пролетело над головой Чиркова ни одной вороны, и ни единой малой птахи не выпорхнуло из кустов; скелеты птиц, маленькие и большие, он находил в лесу тут и там: в тот роковой час, вернее, за те роковые минуты /Время Ноль!/ погибло всё, что дышит.

Уцелели только насекомые, да и те почему-то теперь обретали нелепый и пугающий облик. Уж встречались лесные муравьи с палец величиной, в перепончатыми крыльями, как у стрекоз; жужелицы и навозные жуки становились похожими на дыбку степную, каких Чирков виде на Среднем Дону, когда гостил у двоюродного брата; в лесу из-под корневищ деревьев выползали полосатые многоножки с кольчатыми туловищами и с усами длинными, как вожжи, вытянутые вдоль тела. В ручье завелись мокрицы, плоские, словно камбалы, и большие — с подошву сапога.

В окрестностях пролегало несколько дорог, каких не обозначали на обычных картах и туристических схемах. Это были секретные дороги, ставшие теперь ещё более потаёнными, поскольку они уже исчезали, местами покрывались странной жутковатой растительностью: из земли вылезал мощный кула, взламывая бетон или приподнимая плиту, тянулся вверх и разжимался наконец, выгоняя в разные стороны два-три ростка; на стволе появлялись почки-кулачки, из них распускались перепончатые листья-лопухи, а главная вершина увенчивалась цветком-зонтиком размером в бельевой таз. В этих растениях проявлялась та же пугающая сила, которая была в насекомых.

И там, где жил Чирков, на обширном участке земли, обнесенном колючей проволокой, вдруг стали пробиваться на свет эти лопушистые растения, бледные при рождении, набиравшие потом зелень темневшую до черноты. Вид их нёс в себе необъяснимую угрозу и тупую агрессию. Один из таких уродов вылезал из-под фундамента продуктового склада — не от него ли кирпичная стена дала трещину? Чирков срубил его топором, но толстая культя продолжала свой рост. Казалось, где-то в глубине земной живёт чудовище, вроде морского спрута, и щупальца его выходят на свет.

Гаражи, склады, жилые помещения были построены тут лет десять назад для того, чтобы из шахт, ныне заполненных водой, взошли в небо ракеты; их было четыре, но взошла только одна, и исчезла в небе, а вскоре наступило роковое быстротечное Время Ноль, когда люди умирали, разрывая себе горло от удушья. Может быть, это случилось на всей Земле, во всяком случае ныне у Чиркова не было никаких оснований думать, что где-то жизнь идет по-прежнему: несколько дней после «нулевого времени» радио панически балаболило на разных языках, но постепенно эфир замолчал, омертвел. Лишь иногда в мертвой пустоте его слабо, жалобно попискивала морзянка — как сигнал умирающих в далекой пустыне или удаляющихся в бескрайний космос.

Время Ноль застало Чиркова в глухом лесу; он стоял, замерев, и чутко слушал. Это место облюбовали зайцы для игры и забот. По следам было видно, что заходили сюда и лоси, и кабаны, но все-таки это было заячье место: березы старые на холмашках, мшистые и травянистые полянки величиной с жилую комнату, просека с линией электропередачи. Тут ему всегда сопутствовал охотничий успех, но на этот раз вместо выстрела в утренней тишине полыхнуло небо, ударил дальний гром, от которого вздрогнули лес и земля до глубины, а несколько минут спустя, охотник уже катался по мокрому мху, царапая себе шею от удушья.