Время-не-ждет - [21]

— А что, если как раз на Стюарте и откроется золото? — говорил он. — Тогда вам, может, кое-что достанется, а может, и нет. Ну, а я своего не упущу. Вы лучше подумайте и войдите со мной в долю.

Но те заупрямились.

— Ты такой же чудак, как Харпер и Джо Ледью, — сказал Хайнс. — Они тоже этим бредят. Знаешь большую террасу между Клондайком и Лосиной горой? Так вот, инспектор на Сороковой Миле говорил, что месяц назад они застолбили ее: «Поселок Харпера и Ледью». Ха! Ха!

Элия и Финн тоже захохотали, но Харниш не видел в этом ничего смешного.

— А что я говорил? — воскликнул он. — Что-то готовится, все это чуют. Чего ради стали бы они столбить террасу, если бы не чуяли? Эх, жаль, что не я это сделал.

Явное огорчение Харниша было встречено новым взрывом хохота.

— Смейтесь, смейтесь! Вот то-то и беда с вами. Вы все думаете, что разбогатеть можно, только если найдешь золото. И вот когда начнутся большие дела, вы и приметесь скрести поверху да промывать — и наберете горсть-другую. По-вашему, ртуть — это одна глупость, а золотоносный песок создан господом богом нарочно для обмана дураков и чечако. Подавай вам жильное золото, а вы и наполовину не выбираете его из земли, да и этого еще половина остается в отвалах. А богатство достанется тем, кто будет строить поселки, устраивать коммерческие компании, открывать банки…

Громкий хохот заглушил его слова. Банки на Аляске! Слыхали вы что-нибудь подобное?

— Да, да! И биржу…

Слушатели его просто помирали со смеху. Джо Хайнс, держась за бока, катался по расстеленному на снегу одеялу.

— А потом придут большие акулы, золотопромышленники; они скупят целиком русла ручьев, где вы скребли землю, будто какие-нибудь куры несчастные, и летом будут вести разработки напоров воды, а зимой станут прогревать почву паром…

Прогревать паром! Эка, куда хватил! Харниш явно уже не знал, что и придумать, чтобы рассмешить компанию. Паром! Когда еще огнем не пробовали, а только говорили об этом, как о несбыточной мечте!

— Смейтесь, дурачье, смейтесь! Вы же как слепые. Точно писклявые котята. Если только на Клондайке заварится дело, да ведь Харпер и Ледью будут миллионерами! А если на Стюарте — увидите, как заживет поселок Элама Харниша. Вот тогда придете ко мне с голодухи… — Он вздохнул и развел руками. — Ну, что ж делать, придется мне ссудить вас деньгами или нанять на работу, а то и просто покормить.

Харниш умел заглядывать в будущее. Кругозор его был неширок, но то, что он видел, он видел в грандиозных масштабах. Ум у него был уравновешенный, воображение трезвое, беспредметных мечтаний он не знал. Когда ему рисовался оживленный город среди лесистой снежной пустыни, он предпосылал этому сенсационное открытие золота и затем выискивал удобные места для пристаней, лесопилок, торговых помещений и всего, что требуется приисковому центру на далеком Севере. Но и это, в свою очередь, было лишь подмостками, где он рассчитывал развернуться вовсю. В северной столице его грез успех и удача поджидали его на каждой улице, в каждом доме, во всех личных и деловых связях с людьми. Тот же карточный стол, но неизмеримо более обширный; ставки без лимита, подымай хоть до неба; поле деятельности — от южных перевалов до северного сияния. Игра пойдет крупная — такая, какая и не снилась ни одному юконцу; и он, Элам Харниш, уж позаботится, чтобы не обошлось без него.

А пока что еще не было — ничего, кроме предчувствия. Но счастье придет, в этом он не сомневался. И так же как, имея на руках сильную карту, он поставил бы последнюю унцию золота, — так и здесь он готов был поставить на карту все свои силы и самое жизнь ради предчувствия, что в среднем течении Юкона откроется золото. И вот он со своими тремя спутниками, с лайками, нартами, лыжами поднимался по замерзшему Стюарту, шел и шел по белой пустыне, где бескрайнюю тишину не нарушал ни человеческий голос, ни стук топора, ни далекий ружейный выстрел. Они одни двигались в необъятном ледяном безмолвии, крохотные земные твари, проползавшие за день положенные двадцать миль; питьевой водой им служил растопленный лед, ночевали они на снегу, подле собак, похожих на заиндевевшие клубки шерсти, воткнув в снег около нарт четыре пары охотничьих лыж.

Ни единого признака пребывания человека не встретилось им в пути, лишь однажды они увидели грубо сколоченную лодку, припрятанную на помосте у берега. Кто бы ни оставил ее там, он не вернулся за ней, и путники, покачав головой, пошли дальше. В другой раз они набрели на индейскую деревню, но людей там не было: очевидно, жители ушли к верховьям реки охотиться на лося. В двухстах милях от Юкона они обнаружили наносы, и Элия решил, что это то самое место, о котором говорил Эл Мэйо. Тут они раскинули лагерь, сложили продовольствие на высокий помост, чтобы не дотянулись собаки, и принялись за работу, пробивая корку льда, покрывающую землю.

Жизнь они вели простую и суровую. Позавтракав, они с первыми проблесками тусклого рассвета выходили на работу, а когда темнело, стряпали, прибирали лагерь; потом курили и беседовали у костра, прежде чем улечься спать, завернувшись в заячий мех, а над ними полыхало северное сияние и звезды плясали и кувыркались в ледяном небе. Пища была однообразная: лепешки, сало, бобы, иногда рис, приправленный горстью сушеных слив. Свежего мяса им не удавалось добыть. Кругом — ни намека на дичь, лишь изредка попадались следы зайцев или горностаев. Казалось, все живое бежало из этого края. Это было им не в новинку; каждому из них уже случалось видеть, как местность, где дичь так и кишела, через год или два превращалась в пустыню.