Время не ждёт - [26]

...Уже конец ноября, а санный путь все еще не установился. С Ладоги дует холодный промозглый ветер. Золу везут в подводах, а сами все пятеро, чтобы не окоченеть, шагают по извилистой дороге Териоки — Ахиярви. Переднюю подводу тянет гнедая «Лиза». Молодая, выносливая, она отлично знает дорогу к дому и идет без понукания.

Шагая рядом с Игнатьевым, Емельянов рассказал ему о последнем приключении на море:

— Поплыли мы третьего дня с сетями, чин-чином, как заправские рыбаки. Ночь... Лодка полна оружия. Прожектор с берега пошуровал темноту над морем и зацепил нас. Мы тут же кинули сети. Они, ясное дело, увидели — рыбку ловим, отстали. Поплыли дальше, начал сгущаться туман, мы и заплутали. Было уже за полночь, когда мы напоролись на номерной островок. «Стой, кто плывет» — заорал постовой. Ну, думаю, каюк нам. Тимофей Ильич ответил часовому крепким русским словцом: «Не видишь, что ль, такой-сякой — кто плывет?» Часовой будто понял и обиделся: «Так бы и сказали, а то, может, контрабандисты». Словом сказать, миновали таким манером беду и доставили оружие в Сестрорецк.

Рассказ Емельянова понравился Игнатьеву. Он попросил его рассказать еще что-нибудь.

— Один судейский присяжный снял дачку у финна, — начал вместо него Матвеев, — изба была неказистая, да виды окрест были хороши, а присяжный уважал природу. «Приготовь дачку, — сказал он финну, — в субботу вечерком приедем с супругой». Мужик подремонтировал горницу, оклеил стены свежей бумагой и стал ждать. Супруги явились в субботу вечерком и легли в потемках спать. Утром присяжный проснулся, глянул на стену и глаза у него полезли на лоб. Перекрестился со страху, вскочил, кинулся в одних подштанниках во двор к хозяину и орет: «Мерзавец, крамольник, бунтовщик! Я тебя заживо сгною в карцере! Чем ты, дьяволово отродье, стены оклеил?» Финн опешил и, запинаясь, говорит: «Бумагой оклеил, ваше степенство, бумагой... для приятности.» «Какая же это приятность? Все стены в революционных прокламациях! Провокатор, душегуб!» Тут финн стал белее бумаги, упал на колени и взмолился: «Пощадите, добрый господин, я олух неграмотный, в поле тюки с бумагой подобрал, думал в хозяйстве пригодится». А это были мои тюки, — заключил Матвеев. — Зимой, спасаясь от погони, я зарыл тюки с литературой в снег, а сам удрал на санях. Позже вернулся, поискал их — нету литературы.

Так, в разговорах, они коротали время и путь.

В подводах привозили ящики с винтовками, револьверами и патронами. Разгружать золу надо было возле общей кучи у сеновала, а ящики спрятать в сарае, чтобы с приходом ночи отнести их в землянку, устроенную и лесу. Тяжелые ящики выгружать нужно очень быстро. А рук мало, да еще кто-нибудь должен покараулить за воротами. Дело осложнялось еще и тем, что из города нагрянул магистр ветеринарных наук. И зачем он приехал в такое время?

Михаил Александрович подошел к возницам, степенно поздоровался с каждым за руку, поговорил о том, о сем. Видя, что они долго не разгружают подводы и не распрягают усталых коней, он выразил недоумение. Почему мешкают? Александр замялся, пробурчал в ответ что-то невнятное. И отец лукаво подмигнул ему, сказав:

— Хочешь, Шура, я покараулю, а вы все быстренько разгружайте, — и улыбнулся. — Если я подниму фуражку — значит тревога, — сказал и пошел за ворота.

Все переглянулись, а Микко даже слегка испугался. Знал же хозяин о его проделках и не увольнял!

— Хитрый у меня старик, оказывается все знает, — заметил Александр, покачав головой. — Ну, хорошо, давайте сгрузим.

Для Михаила Александровича дела сына давно уже не были тайной. Сын добывал опасными путями оружие, патроны, динамит, и все это отец знал. Года два назад он серьезно заволновался, когда, набирая букет сирени, застиг «бедных» студентов за чтением запретной книги. А сейчас... не книга — динамит был в руках Шуры, но отец не упрекал, не отговаривал его от опасного занятия. Многое изменилось с тех пор в людях. Изменился и Михаил Александрович. Поглощенный научной работой в лаборатории и в созданном им музее мясоведения и патологии, Михаил Александрович не был глух к голосам общественного возмущения. Он понимал, что сын его, видевший кровь девятого января и проливший ее сам, должен был заниматься именно тем, чем занимался в эту минуту.

Вскоре Александр исчез из дому. Прошло много дней, а о нем не было ни слуху, ни духу. Михаил Александрович сначала крепился, а потом не выдержал, забеспокоился всерьез. Он осторожно навел справки в городе и, не добившись ничего, решил снова поехать в Ахиярви, чтобы с помощью Микко узнать что нибудь о сыне. Ведь этот плут Микко возит с ним оружие, значит, должен же он знать, куда запропастился Александр.

Ехал Михаил Александрович в поезде, мучаясь всю дорогу тревожными догадками. Куда он мог деться?

На станции Териоки в вагон неожиданно вошел Александр с двумя сестрорецкими рабочими. Михаил Александрович сидел в другом конце вагона, но глаза его так жадно впивались в каждое новое лицо, что он сразу заметил сына. Однако, все еще не веря себе, он нетерпеливо вскочил, напряг зрение и, убедившись, что это действительно сын, радостно крикнул на весь вагон: