Время московское - [48]

 — Ты изъял этот документ у преступника. Возьми и спрячь его хорошенько. Потом отдашь великому князю. Вельяминова, сотника и амазонскую начальницу арестуешь и посадишь в кремлевский острог до прибытия великого князя. Вот тебе и целый заговор. Понятно?

От величественной красоты Некоматова плана у Харлампия дух захватило.

— П-понятно. — Он даже стал слегка заикаться.

— Сделаешь все правильно, прощу тебе долг. Да что там долг… Думаю, Дмитрий Иванович тебя так наградит, что этот долг покажется тебе сущей безделицей.

Харлампий явственно представил, как будет вручать князю Дмитрию ордынский ярлык, свидетельствующий о злодейских замыслах Тимофея Вельяминова. Раскрыть государственный заговор, спасти от лютой смерти семью великого князя — это вам не безделица какая-нибудь. Эдак, глядишь, он повыше всех встанет. Первым после великого князя.

— А что же ты сам не скажешь великому князю, Некомат Параизович? — стараясь казаться равнодушным, спросил Тютчев. Больше всего в этот момент он опасался, что Некомат скажет: «Ты прав, Харлампий, давай сюда ярлык. Сам отдам его Дмитрию», — но не спросить его об этом не мог, уж больно щедрый подарок делал ему Некомат. — Великий князь тебе доверяет больше всех, ты у него первый советчик.

— Недосуг мне дожидаться князя Дмитрия. Срочно надо ехать по торговым делам в Холмогоры, а оттуда в Англию. — Некомат усмехнулся. — Ты не сомневайся, Харлампий Бяконтович, ярлык подлинный. Мне его лично в руки Мамай давал. Только запомни хорошенько: ты его у Тимофея Вельяминова изъял, когда того на месте преступления задержал, а не от меня получил. Великая княгиня всю последнюю неделю пилила Дмитрия: «Выслушай Тимофея да выслушай Тимофея… Не верь Некомату да не верь…» Так что, Харлампий, негоже мне светиться в этом деле. Тебе и карты в руки — спаси великую княгиню, пусть она осознает, как была неправа. А о неверности своей жены молчи. Молчи год, молчи два, а лучше — всю жизнь. На старости лет с ней разберешься. — Некомат поднялся. — Проводи меня, Харлампий Бяконтович. И езжай в Кремль, к своему брату. Срочно, не откладывая ни на минуту.

XIV

Вся прошедшая неделя пролетела для Сашки, как в хмельном угаре. Жаркие ночи, проводимые с Ольгой, полные неги и страсти, сменялись полуобморочным, как в дурмане, дневным существованием. Под утро Сашка возвращался в дядюшкин дом и заваливался спать. В середине дня просыпался, чем-то нехотя перекусывал, уступая настоятельным просьбам тетки, и опять спал до самого вечера, когда можно было наконец начинать собираться к любимой.

Сашку впервые в жизни посетила большая любовь, причем в той самой своей форме, которая больше похожа на тяжелую болезнь, чем на радостное и светлое чувство; когда полностью отключается мозг и поведением человека начинают управлять инстинкты и страсти. В этом состоянии мужчина не способен думать ни о чем больше, кроме как об обладании телом своей возлюбленной. Именно телом, потому что душа ее и без того постоянно с ним. За эту неделю он похудел и высох, под глазами залегли синие круги, а в зрачках то и дело вспыхивали искорки безумия. Казалось, страсть сжигает его изнутри. Но ему хотя бы удавалось днем выспаться, в отличие от Ольги, которой приходилось весь день исполнять обязанности придворной боярыни. В седьмую их ночь она уже была, как сомнамбула, то и дело норовя отключиться и впасть в забытье. Когда Сашка уже уходил, она попросила:

— Не приходи завтра, пожалуйста. Я буду спать.

— Ничего, — попытался успокоить он ее. — Спи на здоровье, а я просто посижу рядом, держа тебя за руку.

— Ну да, — вздохнула она, — дашь ты поспать… — и провалилась в глубокий сон.

Как бы то ни было, но Сашка намеревался идти во дворец и сегодня. Двоюродный брат Иван, глядя на него, лишь хитро ухмылялся в пышные усы и подбадривал: «Давай, давай, брат. Столица на то и столица, чтобы оттянуться тут по полной». Дядька же явно Сашкиного поведения не одобрял, но вслух ничего не говорил, лишь осуждающе покачивал головой. А тетка безуспешно пыталась подкормить стремительно худеющего племянника.

Адашу же ночные свидания с Куницей явно пошли на пользу. Он выглядел спокойным и довольным, как толстый ленивый кот, только что обожравшийся чужой сметаны.

В назначенный час они вышли из дома боярина Федора и направились в Кремль. Идти было недалеко, поэтому герои наши предпочитали передвигаться пешком, да и с точки зрения конспирации так было гораздо удобнее. У кремлевских ворот вместо привычной уже стражи они увидели серебристо-белых амазонок. Огненные блики от зажженных факелов горели на их блестящих доспехах. Сашка назвал пароль и уж собрался продефилировать мимо пикета, как дорогу ему преградили две скрещенные секиры.

— Куда следуете? — строго спросила одна из амазонок.

Сашка хотел соврать, что они дружинники, возвращаются к себе в гридню из города, но Адаш опередил его:

— Мы к благочинному Антонию, встретить его после службы и сопроводить домой.

— Сдайте оружие.

Сашка только хотел возмутиться, но снова Адаш опередил его:

— Мы же люди благородного звания… Как же нам без оружия?

— С сегодняшнего дня в Кремль с оружием нельзя. Будете выходить — получите его обратно. А сейчас сдайте.