Время Малера - [19]

Dйjа vu – ощущение было настолько острым, что Давид начал заикаться. Да, когда-то он уже сюда заходил. Вместе с тем ему казалось, что он находится в другом месте, в кровати, далеко за пределами времени и пространства. Он откашлялся и хотел продолжить, но забыл, на чем остановился. Откашлялся снова.

– Ну и? – спросил Граувальд, не глядя на него. – Это все?

Давид задумался. Он не знал, насколько далеко зашел в своих рассуждениях, ибо последний час напрочь стерся из памяти; он говорил и говорил, пока не охрип, но его сознание было где-то не здесь. Как и тогда, во время доклада.

– Да, – робко сказал он, – это все.

Граувальд тупо смотрел в стол и молчал.

Громко барабанил дождь. В соседней комнате зазвонил телефон.

– Уж и не знаю, с чего начать, – сказал профессор. – По мне бы… Но вы хотите получить отзыв. Вы даже хотите, чтобы это напечатали, не так ли?

Граувальд замолчал, прищурился и стал рассматривать тыльную сторону ладони. Снова зазвонил телефон.

– То, что вы здесь пытались изложить… Должен признаться, что с какого-то момента я больше не мог… И, пожалуйста, только взгляните, что вы тут натворили!

Стол был покрыт исписанными листками. На полу валялись ручки, карандаш и раскрытая коробка со скрепками, чье содержимое – сотня маленьких блестящих скрепок – разлетелось по всему ковру. Телефон зазвонил в третий раз, но уже как-то нерешительно, и сразу стих.

– Я не перебивал вас, – продолжал Граувальд, – хотя, честно признаюсь, с какого-то момента перестал вас слушать. Я… ничего не понял! Ничего! А почему? – Он всплеснул руками. – Да потому, что тут нечего понимать! Господин Малер, в жизни я еще не слышал подобной белиберды, подобной… подобной…

Он поднял руку, сжал в кулак и вдруг, неожиданно даже для самого себя, ударил по столу с такой силой, что один из бумажных комков скатился на пол, а лампа и нож для вскрытия писем тихо задребезжали.

– Во всяком случае я не собираюсь рисковать своей репутацией из-за… Даже если ваши расчеты верны!

– Я думаю, они верны, – сказал Давид. – Вы напечатаете их?

– Вы не поняли меня?

Давид потер лоб. Тяжело вздохнул.

– Господин профессор, я не просил вас высказывать свое мнение, я просил вас только… Как вы думаете, хранители, существуют ли они на самом деле?

– Что?

– Не знаю, как сказать. Мне кажется, что некоторые вещи следует держать в тайне…

Давид посмотрел в окно. Дождь кончился. Небо словно из металла отливало серым.

– Вы сумасшедший, – протянул Граувальд.

– Может быть. Но кто-то охотится за мной. И мои расчеты верны.

– Думаете, я не в состоянии судить об этом?

Голова Граувальда качнулась, глаза стали еще меньше.

– Вы что, принимаете меня за идиота?

Давид посмотрел на профессора. Он смотрел на него, крепко вцепившись в спинку стула и сдерживая приступ кашля.

– Какая дерзость! – взревел Граувальд. – Какая наглость… И даже… Нет, это ни в какие воро…! Слушайте внимательно, я скажу, в чем вы ошибаетесь, это доставит мне чрезвычайное удовольствие. Вот вы здесь сидите, разглагольствуете об энтропии и каких-то хранителях, хотите одурачить меня своими абсурдными, надуманными формулами, пытаетесь привести возмутительные доказательства этого бреда…

– Вы напечатаете статью?

– Разумеется нет!

Давид поднялся.

– Вы останетесь! Вы никуда не пойдете! И выслушаете меня! – рычал Граувальд.

Давид повернулся.

– Малер!

Он остановился.

– Вы уже беседовали со специалистом?

– Я думал, что вы специалист.

– Нет, я не это имею в виду. Мне кажется… Вам требуется помощь.

Давид внимательно посмотрел на профессора. Из коридора доносились шаги: они то приближались, то удалялись. На полу валялось девяносто семь скрепок, не сто, а девяносто семь. Давид направился к двери.

– Постойте, – тихо сказал Граувальд. – Можно говорить о чем угодно, по мне, так и о вашей теории, я не против, но… Не натворите глупостей!

Давид распахнул дверь и вышел. Пустой коридор слегка покачивался. Голова кружилась. Давид слышал, как захлопнулась за ним дверь, заглушив голос Граувальда. Хриплый голос, продолжавший говорить.

IX

Три руки. Из разных концов аудитории. Взметнулись ввысь на фоне мокрого окна и скелетами чернели на свету.

– Нет, – пресек Давид, – не сейчас. Пожалуйста, не задавайте вопросов.

Он всем телом налег на кафедру, опустил голову и старался никого не замечать. Лица мешали ему сосредоточиться. Сорок восемь пар глаз (и одна закрытая; молодой человек в предпоследнем ряду спал; спал по-настоящему; грудь его ровно поднималась и опускалась, рот был слегка приоткрыт; всякий раз, когда он попадал в поле зрения Давида, тот чувствовал прилив необъяснимой симпатии к нему), сорок восемь авторучек пунктиром двигались по бумаге, пытаясь записать его слова. Вот опять три руки.

– Сначала я закончу, – сказал Давид. – Все вопросы потом.

Он увидел приклеенный к краю пульта затвердевший шарик жвачки. С трудом подавил отвращение и решил про себя больше не смотреть на него, и на него тоже. Как всегда, во время лекции он старался дышать не очень глубоко: пахло потом и парфюмерией, прилежанием и скукой, скоплением тел, обедом и всеобщей вялостью.

– Мы можем, – услышал Давид собственный голос, – по меньшей мере гипотетически исходить из того, что природа обманчива. Всем вам известно…