Время любить - [20]

Услышав ее имя, я сказала, что закрою дверь, а то здесь шумно; и это, конечно, было выдумкой. Не поднимаясь с дивана, я засунула трубку под подушку и, пользуясь последней передышкой, с наслаждением обвела взглядом залу со сводчатым потолком, пустынную, прохладную, защищенную от солнца. Но та, другая, очевидно, начала беспокоиться, и я поднесла трубку к уху.

Эта Анриетта звонила мне не из Парижа, а из отеля нашего города, куда она только что прибыла утренним курьерским поездом, и, по ее словам, специально приехала в Прованс вместе со своей невесткой Жанной, чтобы повидаться со мной. Анриетта, Жанна?.. Обе эти женщины были оттуда, из моей прежней жизни, и раньше их называли, да и теперь, должно быть, называют Анриетта-Гастон и Жанна-Поль, прибавляя к имени жены имя мужа по старинному обычаю Буссарделей. Значит, супруги моих двоюродных братьев, мои невестки. Я не могла опомниться.

Поначалу я наотрез отказалась их принять, но они ожидали этого, и я почувствовала, что мое упорство для них лишь ничтожное и последнее препятствие после утомительного нудного пути, а особенно после бурных споров, борьбы самолюбий, что решение предпринять этот демарш, очевидно, дорого обошлось не только им двоим, а, возможно, и всей нашей семье. Анриетта громоздила аргумент за аргументом, и я догадывалась, что это не импровизация, что дамы не уедут, не повидавшись со мной; я должна понять, раз они прибыли сюда, то, значит, на то имелась серьезная причина; они не забыли, что я окончательно порвала с семьей уже десять лет назад, и их визит не имеет ничего общего с "продолжением прежней юридической процедуры", как я могла подумать, добавила Анриетта с чисто нотариальной точностью, какую я сразу уловила даже по прошествии стольких лет; наконец, она чуть что не обрушилась на "тетю Мари", другими словами, на мою мать, единственную, дескать, виновницу этой распри, жертвами которой стали я и мой сын. И когда я посоветовала им обратиться к моему поверенному, Анриетта возразила, что нецелесообразно втягивать в такие дела адвокатов и тем задала мне загадку.

Короче, я почувствовала, что Анриетта знает назубок свою роль и полна решимости, но я также знала, что и я полна не меньшей решимости не примиряться с ними и не вмешиваться в их дела, словом, не делать того, что они от меня попросят, и в голове у меня была только одна мысль: поскорее отделаться от назойливых родственниц. Я боялась, что в город прибыла также и моя мать, а с ней мне особенно не хотелось встречаться; в конце концов я высчитала, что до возвращения мальчиков я успею их принять: сегодня такая жара, что Рено с Пейролем обязательно задержатся – пойдут в бассейн.

Когда я наконец положила трубку, я встряхнулась. Поднялась на второй этаж, не беспокоясь, что гости могут застать меня в пляжном халатике, который я накидывала почти на голое тело, а после несчастного случая с ногами ходила в нем с утра до вечера. Я пошла в душ, помассировала себе затылок, во рту у меня было горько.

– Принеси мне виски! – крикнула я Ирме, открыв окошко.– И ради бога похолоднее.

Мне необходимо было самомобилизоваться, ощутить себя достойной противницей, хочешь не хочешь, стать Буссардель потому, что обе мои невестки явились именно к Буссардель и надо было противостоять им тоже по-буссарделевски. Иного выбора у меня не было. Но вернуться мне, теперешней, к той оставшейся где-то далеко Агнессе, снова пойти с ней об руку и снова сжиться с ней, возможно, было бы мне не под силу, если бы меня вовремя не поддержала мысль, что к концу дня я снова буду со спутниками моей подлинной жизни.

Но я была слишком встревожена, как и всегда, когда мне чудилась угроза интересам моего сына, однако оказалось, что речь шла совсем о другом... То, чего ждали от меня мои родственницы, не могло повредить Рено; больше того, они намекнули, что все может рикошетом обернуться к его выгоде. Но то, чего они требовали, было столь немыслимо с моей стороны, даже непристойно, так противоречило моему характеру и всей линии моего поведения, что я с первых же их слов поняла, что откажусь наотрез. Как только они смели надеяться? Одним лишь Буссарделям могла прийти в голову подобная мысль.

Тем не менее это доказывало, что в их клане на Плэн-Монсо появилась первая трещина. Я догадалась даже, что красные их деньки миновали, но неужели вместе с ними ушел и простой здравый смысл? И достоинство? В былые времена они готовы были на все – на жертвы, на испытания, на личные и общесемейные муки, даже на банкротство,– лишь бы их уважаемое имя не было запятнано. Лучше пустить себе пулю в лоб, как некогда говаривали отец и дядя – биржевые маклеры, когда речь заходила о каком-нибудь банкроте, нежели по доброй воле выставлять на свет божий свои гнусные секреты.

А теперь они хотели именно этого, и хотели этого от меня. Один из молодых Буссарделей, а именно Патрик, младший сын моего брата Симона, погибшего в немецких лагерях, выросший без отца, избалованный матерью мальчик, попал в скверную историю. Насколько я поняла, дело шло о краже автомобиля, за ним ночью гналась полиция, а кончилось тем, что он насмерть задавил человека. Нашему юному герою, еще до суда заключенному в тюрьму, грозило самое худшее; и вся семья встала под ружье, надеясь вызволить его из беды; они готовы были открыть огонь по первому знаку, лишь бы уменьшить долю его ответственности. Самым действенным средством в делах такого рода считалась ссылка на плохое окружение, на губителные примеры.