Время Лилий - [4]
– Лилия Моисеевна? – Он неуверенно улыбнулся. – Аристарх Михайлович сказал, вы можете посоветовать литературу для диплома…
Литература, рояль, диплом, концерты в Москве и по всему миру – девять лет счастья. Он отдавал мне все, до донышка: любовь и боль, страх и нежность. И получал сторицей: публика обожала его, циничные музыковеды плакали, когда он играл Двадцать третий концерт Моцарта. А я… я была очень осторожна. Чревоугодие – смертный грех. Мне хотелось жить и хотелось, чтобы жил он. Слишком хорошо я помнила тот недописанный «Реквием» и того мальчика, сгоревшего мотыльком. Помнила, как умирала вместе с каждым, кто играл для меня на последней струне. Наверное, я постарела… и потому шесть лет назад на вопрос «кто ты?» ответила правду.
После концерта тихий и грустный Николаич держался в стороне, даже не подошел поздравить Дана. Он боялся – моей мести, мести Дабл‑Ве. Глупый. Кому он нужен, пустой и обыкновенный? Это вокруг Дана и Федосеева вьются поклонники, телевизионщики, оркестранты и уборщицы. Сегодня всем перепало немножко волшебства.
– Забудь о них, Андрей Николаич, – утешила я продюсера. Его страх я забрала. Просто забрала, не срезонировала – ни к чему мучить человека зря.
К гостинице мы снова шли пешком. Опьянение схлынуло, больше не хотелось ни петь, ни летать. Страх Николаича оказался лишним. А может, я сама боялась стать такой же, как Дабл‑Ве, как десятки Дабл‑Ве: вечно голодных, не способных остановиться, в погоне за едой забывших, кто и что они есть. Меня все еще преследовал страшный запах мертвечины.
Уже в номере он спросил:
– Зачем ты меня обманула, Лили? Они мне все рассказали.
Я пожала плечами. Обманула? Ни разу.
– Почему ты не захотела дать мне… – Он осекся перед словом «бессмертие».
– Чуть позже, Дан, ладно?
Он кивнул, в темных глазах отразилась боль – моя боль. Смешно… Такие, как я, не могут чувствовать сами. Но почему я никогда не достаю из холодного сундука памяти самый первый кадр, свою музыку? Ведь когда-то и под моими пальцами стонал и пел орган, и мой голос возносился к сводам собора…
Его губы были горькими и солеными, а руки нежными, как никогда. Наверное, он опасался помять мои крылья – те крылья, которые снились ему, виделись в угаре струнной страсти. А я целовала длинные ресницы и острые скулы, и впервые чувствовала его, но не была им. Мое сердце билось не в такт, и я шептала не его фразы. Зеркало треснуло.
– Прости, Лили. Я… мне все равно, кто ты. Я не верю! Слышишь, не верю!
Он схватил меня, поставил перед зеркальной дверцей шкафа.
– Ты отражаешься. Ты теплая. Ты… настоящая.
Плакать или смеяться? Так трогательно…
Я улыбнулась, провела пальцем по его губам.
– А Веронике ты поверил.
– Ты не такая.
– Такая, Дан. Просто немножко постарше и капельку поумнее. Надеюсь. – Я погладила его по щеке: горячая, чуть влажная кожа, колючие щетинки. Как же приятно чувствовать! – И я не дам тебе бессмертия. Никакого.
– Почему? Я не достоин?
От детской обиды в его голосе я засмеялась.
– Господи, Дан… какой ты… Они тебе сказали, чем приходится платить за бессмертие?
– Я не верю в такую чушь. Душа не товар.
– Помнишь, ты спрашивал, почему я никогда не сажусь к инструменту? Почему не пою, хоть у меня все в порядке и со слухом, и тембром, и с диапазоном? Это и есть цена. Я мертва, Дан. Нет вечной жизни, понимаешь? Есть вечная смерть. От моей музыки остались лишь воспоминания. Но мне не больно. Потому что мы не можем чувствовать. Только отражать и резонировать… а все, что тебе наговорили Дабл‑Ве, бред голодной нежити.
– Не такой уж и бред…
– Погоди, Дан. Тебе кажется, что я живая, да? Теплая, и сердце бьется. Но это твои чувства, твое тепло. Эхо твоего сердца – у меня его нет. Я люблю тебя твоей любовью. Болею твоей болью и счастлива твоим счастьем. Я живу твоей жизнью, Дан, разве ты не понял? С ними ты через год станешь пустым, как все эти теледивы и фабрики звезд. А со мной сгоришь к сорока пяти. Ты уже седой.
– Поэтому ты и ушла, Лили?
– Разумеется. Я не хочу, чтобы…
– Значит, говоришь, я для тебя еда? – Он разглядывал меня, словно пришпиленную к картону бабочку. – И как, вкусно?
– Да. Очень.
Дан все еще пах тем особым запахом лакированного дерева, сценической пыли и горячих струн. Но в глазах – чернота, и запах чужой, опасный.
– Люблю тебя, Лили, – шепнул он, укладывая меня на постель, и впился в губы.
Я откликнулась стоном: h‑moll. Я – твой рояль, я – бабочка на булавке…
Боль. Счастье. Все смешалось, разлетелось – и погасло.
«Сыграй для меня», – просит она.
В ней восторг, жар. Рот приоткрыт, глаза горят.
«Играй. Только ты и рояль».
Я киваю. Да! С этих слов она – моя. Или я – ее?
Комната полна перьев. Мягких, легких, светлых – как она. Ловлю одно, касаюсь им своих губ: влажных и соленых. Вдыхаю ее запах.
– Теперь ты никогда не оставишь меня, Лили.
Оборачиваюсь, смотрю на смятую, в красных каплях постель, все еще хранящую ее тепло и ее форму. Перевожу взгляд на перо, то, что касалось моих губ. Алое. Единственное алое.
– Ты здесь, Лили?
«Здесь», – шепчет ветер за окном: F-dur, модуляция в e‑moll, тревожным диссонансом малая нона и пассаж острых секунд.
Я с детства не верила в сказки и книги о магии. Всё изменилось, когда в один солнечный день попала в другой мир, где эта магия имеется. Хорошо еще, что оказалась не в дремучем лесу, а в Высшей академии магии, где есть ректор, который обязательно предложит поучиться… Почему бы не попробовать. Что дальше? Заведу друзей! Найду врага… или может это все-таки любовь?
Поговаривают, что новый ректор Академии телохранителей неприлично богатый холостяк, да к тому же красавчик, каких поискать. Вот и собрала свои пожитки, да отправилась поступать, грех ведь упустить такую партию. Только слухи обманули, ректором оказался сварливый старикашка, а сбежать с академии до выпуска и не загреметь в долговую яму всем семейством невозможно. Захотела сыра? Добро пожаловать в мышеловку!
История, которая началась больше тысячи лет назад в теперь уже исчезнувшей Карантании, делает неожиданный поворот, когда одним серым зимним вечером в Подмосковье столкнулись две местные группировки. Те, кто вольно и невольно оказались вовлечены в эту разборку, встали на пути у жестокого босса — древнего безжалостного вампира. Но главным героям — неунывающей неудачнице и ее новому знакомому, преследующему босса, — нечего терять.
Сила круга из двенадцати магов, мощное заклинание, толика удачи — и вот твоя половинка, родная душа перенесена из далекого мира Земля прямиком в твои объятия. Но что если сил на полноценный ритуал не хватило и девушка оказалась одна неизвестно где? И что если даже опытные следопыты лишь разводят руками и стыдливо отводят взгляд? Похоже, придется хрупкой деве, преодолевая трудности пути, огромных дружелюбных ящеров и хищниц-лиан, эльфов, домовых и прочую нечисть, идти к прекрасному принцу самой… Но где наша не пропадала?
Что бы стало, если роман «Лисья тропа» пошел по другому сценарию? Не окончательный раскол между невольницей и эльфийским князем, а их единство? Такое невозможно в мире Фейри, где сила и магия затмевают все остальное. Но в мире людей, смертных, совсем другие правила. И оказавшись на Земле по воле судьбы, превратившись в таких же смертных людей, Скайлер и Анкалион встречаются вновь… Для Скайлер прошло десять лет с тех пор, как она покинула мир Фейри. Как ей казалось, навсегда. Но прошлое отказывается так просто ее отпускать.
«— Это кажется тебе мудрой идеей, брат? — едва слышно спросил Мэнни. — Заключать сделку с вампирами? Блэк покосился на него. — Нет. Но все мои остальные идеи ещё хуже». Государственный переворот уже в процессе. Этот переворот угрожает всем Соединённым Штатам — возможно, всей человеческой расе. Экстрасенс-детектив, Квентин Блэк, понятия не имеет, кто за этим стоит, какова их цель или чего они хотят от него. После похорон одного из самых давних своих друзей он оказывается в бегах от тех самых людей, на которых он работал в Пентагоне. Со своей женой, Мири, он вынужден бежать из страны, затем искать союзников в самых неожиданных кругах, чтобы попытаться обелить своё имя. Вместе они возвращаются к центру заговора, Вашингтону, и лицом к лицу сталкиваются с архитектором того, что может стать ужасающим новым миром. Сможет ли Блэк не дать истории повториться наихудшим возможным образом?
Есть люди, которые родились для оперативной работы. Случается, человек понимает это не сразу, но когда распробует… С Крайневым так и произошло. Однажды побывав в прошлом, во время Великой Отечественной, он уже не смог отказаться от смертельно опасной работы партизанского разведчика. И вот новый рейд, новое задание, старые враги и верные боевые товарищи. А на карте – тысячи жизней и успех операции «Багратион».
Иногда попытки найти работу и устроиться во взрослой жизни приводят к самым неожиданным последствиям. Вчерашние школьники Джим Симмонс и Тони Тайлер узнают это на собственной шкуре – вся полиция города преследует их по ложным обвинениям в изнасиловании и терроризме. Друзья решают пересидеть опасность в армейской учебке – и после ее окончания попадают на самую настоящую войну в джунглях другой планеты, кишащих смертоносными тварями.Не об этом они мечтали, но что делать – пришло время становиться мужчинами!
Еще минуту назад Виктор сидел в своем кабинете в банке и читал отчет. И вдруг — лес, дорога, а за поворотом мелькают серо-зеленые мундиры и слышится немецкая речь. Война? Прошлое? Но как такое возможно и что теперь с этим делать?Однако бывших военных не бывает. Капитан запаса Крайнев скоро уже имел оружие, контакт с местным населением, первый выигранный бой на оккупированной фашистами территории и вызывающую уважение легенду — он стал интендантом третьего ранга Брагиным, продолжив дело офицера, погибшего на его глазах на лесной дороге.
Лейтенант Богданов удачей не злоупотреблял, но и от подарков судьбы не отказывался. Воевал как умел, геройски, бомбил фашистов на своем По-2, не щадя ни себя, ни своего самолета. Может, за то и выпало ему в жизни чудо. Сбили его в последнем бою, но героическая смерть миновала его самым причудливым образом…Ходила по Псковщине легенда, и верили в нее равно и князья, и кметы, и смерды, что однажды, когда совсем житья не станет от ливонцев, появится в небе железная птица, принесет на себе Богдана-богатыря и освободит он города и веси от псов-рыцарей.