Время красного дракона - [15]

— Так они же сиксоты, — наивно оправдывалась Фроська.

Сексот — это сокращенное название секретного сотрудника НКВД. Но в народе не все об этом ведали. И каждого ябедника обзывали извращенно «сиксотом», не докапываясь до происхождения термина. Ломинадзе не терпел это гнусное словечко. Сексот — сиксот! Услышал сие словцо — и настроение портится, будто нечаянно в рот попала мокрица.

— Откуда тебе известно, что они... эти, так сказать, иудушки? — посмотрел пристально на буфетчицу секретарь горкома.

— Иудушки! — отогнал мух за обеденным столом доктор Функ.

— Иудушки! — прозвенела выпавшая из рук Лещинской ложка.

— Иудушки! — подтвердила громко и решительно рыжая буфетчица Фрося.

Начальник милиции Придорогин встал шумно из-за стола, бросив обкусанный ломоть хлеба, опрокинув солонку.

— Соль просыпал, будет ссора, — раскланялся, уходя из буфета, доктор Функ.

Придорогин подошел вплотную к Ломинадзе и зашипел:

— Надо думать, прежде чем рот раскрывать.

— Что я сказал? Чего ты окрысился? — отодвинул начальника НКВД Ломинадзе, поскольку от него исходил дурной запах гнилых зубов.

— Секретарь горкома — называется! А разговорчики политически ущербные. Скажите мне, товарищ Ломинадзе, как это вы мыслите оперативную работу без осведомителей? Каждый сознательный советский человек должен быть сексотом, помощником органов госбезопасности. Вы подрываете наши устои. Не суйте свой нос в то, в чем не разбираетесь.

Виссарион Виссарионович Ломинадзе тоже рассердился:

— Если они ваши, извините за выражение, сексоты, то почему об этом известно нашей буфетчице Фросе? Вы просто не умеете работать, товарищ Придорогин. У вас низкий профессиональный уровень!

Секретарь горкома партии окинул начальника НКВД неуважительным взглядом и вышел из буфетного зальчика. Через другие двери, в другую сторону, столовую демонстративно покинули Соронин, Придорогин, Пушков, Груздев. Гордо вышли и Жулешкова со студенткой Лещинской. Да, это был, конечно, скандал. Порошин не присоединился к уходящим. Он ощущал зверский голод, а обед был вкусен: суп гороховый, омлет с языковой колбасой, компот из ароматных груш солнечного Крыма, горячий, только что выпеченный хлеб. По этой причине Аркадий Иванович съел не только свой обед, но и оставшиеся, даже не затронутые омлеты своих коллег — Придорогина и Груздева.

Буфетчица Фрося сначала было заплакала, но через миг взбодрилась гневом, схватила поварешку и подбежала к столу, где сидели Махнев, Разенков и Шмель. Она шваркнула черпалкой по тарелке с гороховым супом, обрызгала желтой жижей и сидящего на другом столе Порошина.

— Мы составим акт, — пропищал Шмель, размазывая по своему лицу гороховую слизь.

Фроська ударила его поварешкой по губам:

— Из-за вас, идиетов, начальство голодным осталось.

Разенков и Махнев подошли подобострастно к Порошину:

— Просим, товарищ замначальника, зафиксировать ситуацию для судебного дела. Заверьте наш протокол.

Порошин вежливо поклонился:

— Простите, молодые люди. Но я задумался — и ничего не видел, не слышал. Разве здесь что-то произошло?

Под ударами поварешки Разенков, Махнев и Шмель выскочили за дверь, ушли, но свои омлеты засунули в карманы, обложив лакомство ломтями хлеба. Фроська начала обтирать полотенцем кожаную куртку Порошина.

— Вы уж извините, я нечаянно вас обрызгала. Золотоволосая синеглазая девица была так близка и красива, что Порошина окатило жаром. Он поцеловал ее шутливо в щеку.

— Вы што ето? — отступила и подбоченилась она строго.

— Ты мне нравишься, — улыбнулся Порошин. — Я тебя давно держу на примете.

— Я многим нравлюсь. Што же, меня теперича будут облизывать все подряд? Вы меня не за ту приняли.

— Извини, Фрося.

— На первый раз прощаю, так и быть. А как вас зовут?

— Зови меня просто — Аркадий.

— Вы ведь из нашего НКВД? Новенький — с Москвы?

— Да, Фрося.

— А где поселились?

— В общежитии.

— Ваши обычно не так житействуют. Арестуют человека, раскулачат семью, врагами народа объявят. А дом али квартиру с вещами забирают. Чекисты не бедствуют. Им ни к чему бедствовать.

— В такое не верю, Фрося. Может, что-то, где-то было. Но знай: это для нас не очень типично. А подонки, сволочи, перерожденцы есть везде.

— Вы идейный, вижу. С крылышками ангела.

* * *

Порошин встречался с Фросей почти каждый вечер, ходил с ней в кино, на танцы, пирушки своих друзей. И уже через месяц осознал, что жить без нее не может — влюбился! Да и она потянулась к нему, как зеленая травиночка к весеннему солнцу. На ухаживания Порошина за горкомовской буфетчицей Фроськой с разных бугров смотрели по-своему. Лева Рудницкий предлагал:

— Давай сыграем комсомольское бракосочетание — с клятвой под бюстом вождя. У меня уже есть одна пара — Виктор Калмыков и Эмма Беккер.

Ломинадзе шутливо предупреждал:

— Не вздумай обмануть девчонку.

Завенягин искренне радовался:

— Жду приглашения на свадьбу.

Придорогин, Пушков и Груздев полагали, что через Порошина буфетчица горкома партии будет завербована в осведомительницы. Не обошлась любовь к девчонке из казачьей станицы и без ревнивого нападения молодцев. Однажды поздно вечером два кулакастых богатыря свалили с ног Порошина, чуть не забили его кольями. Но он извернулся, начал стрелять. Хулиганы убежали. Однако бригадмильцы выследили их. Сержант Матафонов на другой день приволок перепуганных парней в милицию. Оказалось, что это Фроськины поклонники — Антон Телегин и Григорий Коровин. Порошин по мольбе Фроськи отпустил недорослей, простил их. Позабавило Порошина признание Фроси: