Время изоляции, 1951–2000 гг. - [46]

Пилат – это именно сила Христа, которая разделывается со злом, которая расправляется с Иудой, потому что во власти для Булгакова прежде всего важен порядок. Не случайно Лосский, которого Булгаков с большой долей вероятности читал, писал о божественной харизме власти, о том, что власть устанавливает порядок, и Господь потому и называется Господом, что он господствует. Вот эта мысль, которая вообще в христианстве всегда как-то остаётся несколько на заднем плане, её предпочитают не проговаривать, во всяком случае в российском богословии, потому что это в каком-то смысле уже действительно оправдание всякой власти – нет власти, аще не от Бога. И правильно говорит Кураев, что власть в данном случае – это синоним слова «порядок», Бог создаёт порядок, и Пилат охраняет порядок мира, как это ни ужасно. Поэтому эта ипостась есть в Христе.

Христос не зря господствующий, Царь царей, и, конечно, в Пилате, когда он разговаривает с Афранием, когда он фактически приговаривает Иуду, есть потрясающее обаяние, невозможно ему противостоять. И здесь Мирер дописывается до того, и я не знаю, что ему возразить, что для Булгакова огромное обаяние имела тайная полиция, потому что Афраний – это, безусловно, один из самых положительных, простите за школьный термин, и самых очаровательных персонажей романа. Помните замечательный диалог, с очень тонкой игрой, которая присутствует в каждом слове: «И тем не менее его зарежут сегодня, у меня предчувствие, говорю я вам! Не было случая, чтобы оно меня обмануло», «О Афраний, отдать вас под суд было бы преступлением. Вы достойны высочайшей награды». Этот человек умеет понимать приказы власти, даже когда она подаёт их в предельно зашифрованном виде. И, конечно, Афраний в романе – это олицетворение тайной полиции Сталина, потому что с помощью этой полиции Сталин поддерживает порядок в своей империи. Вот эта дикая мысль, что Христос не только в Га-Ноцри, но и в Пилате, не только в Мастере, но и в Воланде, потому что Воланд – это инструмент божественного замысла. Эта мысль трудно понимается читателем. Мы должны быть готовыми именно к такому Булгакову, потому что тридцатые годы – это время Булгакова, в двадцатые ему было крайне неуютно. Может быть, он начал что-то понимать в 1939-м, после того, как лопнула идея пьесы «Батум». Может быть, какой-то свой внутренний договор он расторг и от этого погиб.

Но я всегда привожу историю, которая, на мой взгляд, доказывает некоторый посмертный пересмотр Булгаковым отношения к своему роману. Вы знаете, что ни одна экранизация ещё не удалась, и была масса попыток, и все они были бесплодны. Сейчас в Штатах затевают ещё одну, и тоже ничего не получится. Ведь когда Алов и Наумов сняли «Бег», Елена Сергеевна (это был последний фильм, который она посмотрела – за день до смерти), когда они её провожали домой на Крымском мосту (там всё символично!), сказала им: «Ребята, мне так понравилась ваша картина, что, когда появится возможность ставить «Мастера», вы будете первыми кандидатами. Я только вам дам право». Но вот прошло время, умер Алов, 1986 год, Наумов хочет ставить «Мастера». И узнаёт, что все документы с Columbia Pictures уже подписал Элем Климов, который стал руководителем Союза кинематографистов. Наумов отправляет жену и дочку в театр, сам собирается спать, гроза над Москвой страшная. Он засыпает, вдруг его будит громкий, оглушительный звонок в дверь. Он встаёт, спотыкается о тумбочку, открывает дверь. На пороге стоит Елена Сергеевна, вся в струях июльского ливня. Прошло 16 лет после её смерти. Она говорит: «Володя, я на секундочку. Я хочу только сказать, что картина у Климова не получится. И вы не огорчайтесь, она ни у кого не получится, Михаил Афанасьевич этого не хочет». Он говорит: «Ну, заходите, Елена Сергеевна». – «Нет, нет, меня ждёт Михаил Афанасьевич». Внизу раздаётся страшный рык машины, и он видит, как огромный «ЗИС» куда-то улетает в дождь. Ложится спать, утром просыпается, думает, ах, какой прекрасный сон, и видит у себя ссадину от тумбочки. А через месяц накрывается постановка Климова, потому что не договорились с наследниками, а ещё через несколько лет ложится на полку и исчезает фильм Юрия Кары и выходит, когда он уже никому не нужен. А после этого снимать картину собирается Бортко, я еду к нему в Питер, делаю с ним интервью, говорю: «Володя, вас не отпугивает тот факт, что эта картина ни у кого не получилась?» Он говорит: «Я коммунист, атеист, в мистику не верю. И смотрите, какого мне сделали кота!» Показывает американского кота, сделанного в Columbia Pictures. Через месяц выясняется, что финансирование из-за кризиса закрывается, кота не будет, получается то чудовище вместо кота, которое мы видим в фильме. И сам фильм Бортко оказывается оглушительным провалом. Не хочет Михаил Афанасьевич, чтобы снимали фильм по этой вещи, он, видимо, там что-то такое понял. В этой книге есть замечательные слова: «Никогда ничего не просите у тех, кто сильнее вас. Сами придут и сами всё дадут». Следовало бы добавить – но и тогда не берите.

Георгий Полонский «Доживём до понедельника»,