Время Изерлона - [9]

Тут в комнату сунулась Кармен Гонсалес, хотела о чем-то спросить. Взгляд ее упал на засаленную книжку, и она поинтересовалась: что это? Физика для женских средних школ? Сержанту Гонсалес стало очень смешно, она целый день потом прыскала, вспоминая, что в Рейхе, оказывается, существует специальная женская физика. А потом пристала, как репей, и не отставала, пока не выяснила глубину невежества своей новой подчиненной.

— Стыд и позор, — подытожила она. — Тебе нужно учиться. Ты же не дурочка. Погоди-ка… — она полезла в комм, долго стучала по клавишам, вызывая на экран то одну информацию, то другую, и наконец нашла то, что искала — экзаменационный тест для старшеклассников. Не успела Мари оглянуться, как ее уже усадили отвечать на разнообразные вопросы из длинного-длинного списка. Через два часа сержант Гонсалес выгнала ее из-за комма и нажала еще несколько клавиш.

— Вот так, — удовлетворенно сказала она. — Теперь ждем, когда придет ответ.

Ответ с Хайнессена пришел через пару дней. Государственная экзаменационная комиссия извещала, что ученица Мэри-Сью Беккер зачислена в восьмой класс и может приступить к заочному обучению немедленно, с тем чтобы через три месяца интенсивных занятий быть допущенной к экзамену за курс средней школы.

— И чтобы сдала прилично, — сдвинув брови, приказала Гонсалес. — Я прослежу.

Так что к овощам присоединилась еще и заочная школа.

Вздохнуть было некогда.

Мари отползала от комма, еле живая, и засыпала, прежде чем голова опускалась на подушку.

Ничего не снилось.

Изерлон. Бабушка Поплана

Тогда ты увидишь храброго красивого принца; он будет стоять и протягивать к тебе руки.

А.Грин

Благоразумная супруга! Если желаешь, чтоб муж твой свободное время проводил подле тебя, то потщись, чтоб он ни в каком ином месте не находил столько приятности, удовольствия, скромности и нежности.

Пифагор

На изерлонских фермах, однако же, соблюдалось трудовое законодательство Альянса, так что на неделе полагались два выходных, и в первый же из них за Мари явились ее знакомые пилоты.

— Выкапывайся из земли, — сказал Оливер Поплан. — У нас сегодня вечеринка с танцами. Есть повод.

Мэри-Сью собралась моментально. Хорошо, что она привела в порядок платье! Больше всего времени заняли ногти — ничем, кроме обрезания под корень, нельзя было победить накопленный под ними почвенный слой. Ну что ж делать… Пришлось состричь, да и ладно. В конце концов, она теперь рабочий человек.

Вывеска над входом в ресторанчик сверкала ядовитыми красными и зелеными тонами, нынешнему названию явно еще недавно предшествовало что-то респектабельно-имперское. Картина на вывеске была воистину психоделической, если бы не было ясно написано: "Дикая рыба", можно было бы подумать, что это "Искусственный глаз", "Полосатый еж" или еще что-нибудь столь же экзотическое. Внутри уже собралась компания: группа альянсовских военных в форме и несколько девушек в штатском, на сдвинутых вместе столиках было выставлено вино в пузатых бутылках, салаты в глиняных мисках, на большом блюде дымилось нечто горячее, распространяя умопомрачительный мясной дух. Была и рыба — уж насколько дикая, кто ее знает, — но с виду аппетитная. Поплана и Конева встретили приветственными криками, на Мэри взглянули, похлопали по плечу, усадили, сунули в руки бокал — и понеслось.

Чокались, шумели, разговаривали все одновременно. Кто-то настойчиво спрашивал, что, собственно, празднуем? Поплан встал, постучал вилкой по бокалу.

— Праздники необходимы в нашей жизни, — сказал он очень торжественно. — И я нашел повод собраться здесь и хорошенько побузить. Итак, друзья мои, сегодня — день рождения моей бабушки. Эта достойная женщина все еще вяжет бесконечные носки, надеясь, что ее беспутный внук обеспечит ей правнуков. Так выпьем же за то, чтобы пряжа в ее клубках не иссякала! Ура!

Посыпались шуточки, кто-то сомневался в существовании упомянутой бабушки, кто-то клялся, что видел ее собственными глазами, девушки звонко смеялись, звенели бокалы, стучали ножи и вилки, потом включили музыку, и начались танцы. Мари любила танцевать — и умела, в отличие от большинства собравшихся мужчин, так что ее приглашали и приглашали. Впервые со времен переулка ее детства ей было по-настоящему весело.

Кончилась одна мелодия, началась другая — вступила сипловатая флейта, присоединился саксофон, ударили тарелки, и новый кавалер протянул к ней руки. Она шагнула навстречу, взглянула ему в лицо — и споткнулась.

Это был он.

Вблизи он показался ей еще красивее, чем тогда, в воздухе над улицей. Эти карие глаза, эти ресницы, эта улыбка… Медленная мелодия заливала зал, все прочие звуки исчезли, голова закружилась, и единственное, что можно было сделать — положить руки ему на плечи, склонить голову, чтобы он не видел, как мучительно она покраснела, и кружиться, не чувствуя ничего, кроме его рук на талии и его дыхания на волосах.

Они о чем-то говорили, он спрашивал — она отвечала, но ни единого слова не отложилось в ее затуманенном мозгу. Кроме имени. Его звали Райнер.

Наверное, он пришел, когда она уже танцевала — иначе бы она заметила. И конечно, он ее не узнал — он видел ее лишь мельком, и ему тогда было совсем не до девиц. Он крепость завоевывал. Так что он пригласил танцевать совершенно незнакомую девушку, просто потому, что надо же было кого-то пригласить. Только бы не заметил, в каком она смятении. Только бы не узнал! Она, наверное, умерла бы от стыда.