Время и случай - [5]

Я получил почти немедленный ответ от Э. А. Шеварднадзе с поддержкой такого подхода. Затем последовал звонок из Москвы от заведующего 3-м Европейским отделом МИД А. П. Бондаренко. Он посоветовал мне не воспринимать телеграмму Э. А. Шеварднадзе как окончательное мнение, а лишь как свидетельство интереса к моим соображениям, которые, однако, во многом являются поспешными и спорными. Ситуация, мол, необоснованно драматизируется. На самом деле ни о каком исчезновении ГДР не может быть и речи.

Мы этого не допустим. Александр Павлович попусту звонить бы не стал. Значит, ему кто-то что-то сказал. Только — вот для «недопущения» мы до-прежнему ничего не делали..

— Где-то в конце ноября или в начале декабря я приехал в короткую командировку в Москву и был привлечен к составлению длинной и осторожной бумаги для переговоров с правительством ГДР, то есть с руководством СЕПГ. Верхом революционности в этой бумаге считалось предложение правительству ГДР возобновить идею немецкой конфедерации, хотя подача этой идеи с таким запозданием и от имени СЕПГ, рассыпавшейся буквально на глазах, была уже заведомо бесперспективной. Обсуждая этот документ с коллегами, я сказал тогда, — что такую бумагу, конечно, можно написать. Но она устареет еще до того, как ее пропустят в соответствии с действовавшим тогда порядком через Политбюро ЦК КПСС. Так оно, кстати, и вышло. А тем временем правительство ФРГ начало совершать быстрый поворот от первоначально выдвинутой Г. Колем идеи конфедерации к созданию валютной унии и присоединению ГДР к ФРГ в соответствии со статей 23 Основного закона ФРГ. Государственность ГДР тем самым должна была быть ликвидирована. Она присоединялась к сфере Основного закона ФРГ, как бы растворяясь в западногерманском государстве.

Не буду останавливаться на перипетиях первых месяцев 1990 года. Они достаточно известны и излагаются в мемуарах помощника канцлера ФРГ X. Тельчика. Наши действия в этот период подробно описываются в книге Э. А. Шеварднадзе «Мой выбор». С моей точки зрения, у нас было принято принципиально важное для последующего хода событий решение. Оно неоднократно подвергалось затем ожесточенной критике и в СССР, и в ГДР. Не были довольны им и некоторые политики на Западе, прежде всего во Франции и в Англии. Речь идет о приезде в Москву в начале февраля 1990 года канцлера Г. Коля и его беседе с М. С. Горбачевым, в ходе которой с нашей стороны было подтверждено: между СССР, ФРГ и ГДР нет разногласий по поводу того, что вопрос о единстве немецкой нации должны решать сами немцы и сами определять свой выбор, в каких государственных формах, в какие сроки, какими темпами и на каких условиях они это единство будут реализовывать. При этом, разумеется, было сказано, что германский вопрос разрешим лишь в контексте общеевропейского развития, с учетом безопасности и интересов как соседей, так и других государств Европы и мира.

Колем и Геншером эта беседа была расценена как крупный успех их политики. Однако в других странах не скрывали недовольства, и начались попытки убедить нас, что мы отступаем от своих интересов. В действительности же это была в тех условиях, пожалуй, оптимальная форма защиты наших интересов.

Как известно, раскол Германии устраивал в Европе многих. Но при одном главном условии: сохранять и поддерживать раскол должен был Советский Союз. Будучи уверенными в такой его непреклонной позиции, западным странам можно было извлекать для себя немалые выгоды из существования двух Германий и в то же время постоянно рядиться в одежды друзей всего немецкого народа и сторонников его воссоединения в условиях самоопределения. Неудовлетворенное национальное чувство немцев с помощью такой политики постоянно канализировалось против Советского Союза, собственные эгоистические интересы в германских делах ловко маскировались, постоянно поддерживался как бы надежный заслон на всех эвентуальных путях политического развития в Европе и в мире, которые могли бы вести к «новому Рапалло», то есть германо-русскому сближению. Продолжение Москвой линии на сопротивление воссоединению Германии явно входило в расчеты кое-кого и в критические месяцы 1989–1990 годов. Оно позволяло провести операцию воссоединения целиком за счет интересов СССР и, кроме того, сохранить известную отчужденность и противостояние между Германией и СССР также на будущее.

Сделанный в Москве в начале 1990 года шаг перечеркивал по крайней мере эти расчеты. Более того, он привел в итоге к тому, что руководство ФРГ приняло принципиальное решение о целесообразности сочетать воссоединение Германии с заключением нового широкоформатного политического договора между СССР и Германией. Идея эта не раз зондировалась в ходе предыдущих бесед на высшем уровне, но сейчас в Бонне почувствовали, что пришло время переходить от слов к делу.

23 апреля 1990 года, незадолго до моего окончательного отъезда из Бонна, меня пригласил канцлер Г. Коль. В ходе беседы он предложил заключить большой политический договор и широкое соглашение об экономическом сотрудничестве. Применительно к политическому, договору он прямо говорил о взаимном обязательстве о ненападении, о создании нового качества в, германо-советских отношениях после объединения немцев в одном государстве.