Время героев - [76]

.

О возвращении князя она узнавала по той суматохе, что вдруг поднималась в обычно тихом, даже угрюмом доме. Девушки улепётывали в убежища в задней части особняка, лакеи выстраивались вдоль лестницы, вытягивались и застывали недвижно; князь часто бывал весьма резок и, замечая непорядок, не скупился на наказания. В дверь кабинета стукнули, заскочила Патимат, округлила большие глаза, приложила ладонь к горлу, что означало: «не в духе», и ускакала. Софья Александровна не шелохнулась. За прошедшие годы она хорошо узнала характер мужа: вспыльчивый, но отходчивый. Какие бы молнии генерал Мадатов ни швырял поначалу, надобно было всего лишь выждать, пока гроза разрядится сама собой.

Князь вошёл своей лёгкой летящей походкой, покосился на жену:

— Ты опять здесь, Софья! И всё так же с книгой! Хорошо, что я нынче не голоден.

Софья Александровна промолчала. Она знала, что после совещаний у главнокомандующего Мадатов дома не ужинает. Но на самый непредвиденный случай она, разумеется, уже успела распорядиться.

К Ермолову Валериан ездил только в полном мундире. И сейчас он был в чёрном доломане, который носил в память о службе в Александрийском гусарском. Георгиевский крест у плотного, высокого воротника, звёзды других орденов выгодно оттеняли золотое шитьё и тяжёлые эполеты. Он не сутулился под тяжестью прожитых лет, был всё так же узок в талии, словно командовал по-прежнему эскадроном, а не соединёнными войсками трёх закавказских провинций.

Василий вошёл следом за князем, принял ментик, шашку и выскользнул из кабинета почти бесшумно. Единственное, в чём Мадатов позволял себе отступить от формы, — носил вместо тяжёлой сабли лёгкую и острую шашку, в деревянных ножнах, обтянутых сафьяном. Даже не «гурда», а «волчок» — так звалась опасная булатная полоса, направленная денщиком до остроты почти бритвенной. Самому Валериану порой казалось, что шашке достаточно только опуститься на любой предмет, попавший под горячую руку хозяину, чтобы перерезать его надвое — будь то баранья туша, пуховая подушка или человеческий торс.

Он сел за стол, подумал и дважды хлопнул в ладоши. Лакей, прислушивавшийся у двери, вбежал и оставил на столешнице поднос, на котором рядом с единственным стаканом красного вина лежало несколько тонких квадратиков сухого печенья.

Софья молчала. Им нужно было столько обговорить за сегодняшний вечер, что она не решалась сама выбрать из всех тем самую лёгкую.

— Я говорил с Алексеем Петровичем, — начал Валериан медленно, тоже прикидывая, что же обсудить раньше, и решил сообщить сперва самое решённое и приятное дело. — Государь... император Александр... прислал письмо. Рескрипт, в котором разрешает мне принять имение нашего рода. Теперь Чинахчи не только дар Мехти-кули-хана. Восстановлено право нашей семьи владеть этим селением, этим замком, этими землями и крестьянами...

Он запнулся, вспомнив, что самого Мехти-кули-хана более нет в Карабахе. Но тут же прогнал опасную мысль прочь огромным глотком вина.

— Но ты говорил, что у твоего дяди Джимшида есть и другие родственники.

— Вздор, — отмахнулся Валериан. — Две бедных семьи, почти крестьяне. Я выделю им земли, столько же, столько и сейчас есть у каждой. Этого будет достаточно, чтобы жить много лучше, чем они могли даже вообразить. А первый человек в роде Шахназаровых сегодня — генерал-майор князь Мадатов.

Он усмехнулся, вспомнил юношескую мечту: проехать по Шуше, опоясанным офицерским шарфом. Видел бы сейчас его дядя Джимшид и товарищ его по посольству мелик Фридон Бегларян, а также почтенный петербургский купец Минас Лазарев. Но все трое умерли и только из облаков наблюдают сейчас за мужчиной, в которого преобразился знакомый им юноша. Тот мальчик, которого они направили на угаданную дорогу. Не загородили путь, а постарались сделать настолько широким, насколько было в их силах.

Софья наблюдала за мужем, старательно пряча улыбку. Она знала неуёмное, почти детское честолюбие Валериана и остерегалась слов, жестов, что могли как-нибудь его уколоть.

— Может быть, нам стоит вернуться в имение? — высказала она наконец тайное своё желание.

— Тебе скучно в Тифлисе? — удивился Валериан.

— Женщины здесь чересчур пресны, мужчины — несносны. А книги я могу читать и за стенами замка.

Она умолчала о том, что в Чинахчи ей не придётся заботиться о хозяйстве. Неразговорчивый Петрос держал в своём кулаке всю прислугу — от часового на башне до женщины, ходившей за курами.

— Тебе не нравился дом в Шуше. Я купил этот.

— В Шуше было много скучнее, — согласилась Мадатова. — Я не хочу туда возвращаться. Но теперь, когда Чинахчи безусловно же наше... то есть твоё...

— Чинахчи — наше, — мигом отозвался Валериан, заметив, как замялась жена. — Но в замке очень опасно.

— Опасно?

Софья Александровна выпрямилась и внимательно посмотрела на мужа. Теперь она видела, что князь расстроен.

— Опасно? Когда ты истребил все банды, промышлявшие в Карабахе?

— Бандитов нет, — согласился Валериан. — Ни в Карабахе, ни в Шекинской провинции, ни в Ширванской. Остались ночные грабители, которых вывести так же трудно, как крыс в амбаре с зерном. Но есть угроза много серьёзнее — персы.