Время далекое и близкое - [9]

В работе, боевых дежурствах пролетела зима. По совету Петра Ивановича Климова я старался регулярно посещать общеобразовательные курсы при заводе. Учение давалось нелегко. Но и радости оно принесло много. Многое в жизни я узнавал впервые, рамки этого познания постепенно расширялись, до всего непонятного, неизвестного хотелось дойти самому.

Довелось мне тогда же побывать в родном селе Троицком. Обстановка, которая сложилась там, поразила. О революции в селе, как говорится, слышать слышали, но плодов ее пока никто не увидел. Все так же верховодили кулаки. Жили они вольготно, как и прежде, на них вкалывали батраки.

Пробыл у мамы недолго. Пришлось из села подобру-поздорову уносить ноги. И вот почему. Однажды прибыл за излишками хлеба небольшой красногвардейский отряд. От сельчан я хорошо знал, где, кто и сколько из богатеев прячет зерна. Конечно, к первому повел к Куракину. У того было что взять. На меня он смотрел волком, пригрозил расправой. И быть бы ей, не послушайся я мудрого маминого совета. Ночью к нашему домику подошла пьяная орава кулацких сынков. Я лег спать не раздеваясь. Мама велела уходить через огороды, а сама смело вышла на улицу, у самых ворот остановив кулацких выродков.

Заводские друзья встретили меня радушно, внимательно выслушали невеселый рассказ. А потом сами поделились новостями. Их набралось немало. Многие перемены коснулись нашего завода. Молодежь поголовно шла учиться. Отстояв смену у станков, мои товарищи брались за науку. Миша Климов по рекомендации комсомольской ячейки поступил в финансовое училище. Я даже расхохотался, увидев этого веселого и неуемного парня в очках, с озабоченным лицом. "Формул, цифр всяких, Василий, заставляют запоминать наизусть много", - объяснил он.

Меня ждала другая дорога. Революция продолжалась, у нее еще было много врагов. Вот и стал я под боевое Красное знамя. Красноармейцем ходил в штыковые атаки против белополяков. Привык к походной жизни, армейскую службу сумел полюбить крепко. Понял, что без Красной Армии мне и дня не прожить.

...В 1930 году довелось мне учиться в Москве на курсах командного состава. Выбрал как-то свободный выходной день и отправился в Симоновскую слободу.

Увиденное поразило меня. Все вокруг было новое. На месте кривобоких слободских хатенок стояли большие каменные дома. И сам район уже назывался не Симоновским, а Пролетарским. Походил я, походил по незнакомым улицам и решил махнуть в Подлипки, где квартировал когда-то. Подошел к знакомому дому. В палисаднике увидел мужчину, возившегося с цветами.

- Дорого ли хозяин просит за свои георгины? - как можно веселее спросил я.

Мужчина, казалось, не расслышал моих слов. Тогда я подошел совсем близко и повторил вопрос.

И потерял дар речи. На меня смотрел Миша Климов. Тот самый Мишка, который во всем любил точность и порядок, который мучительно заучивал формулы, чтобы стать отличным финансистом молодой Советской России.

Мы долго тискали друг друга не в силах сказать что-то членораздельное. Потом он внимательно посмотрел в мои глаза и, медленно растягивая слова, сказал:

- Наконец-то нашелся командир, вот как хорошо-то...

Миша плохо слышал. Под Киевом в 1920-м он со своим эскадроном попал под артиллерийский обстрел неприятеля. Осколками разорвавшегося рядом снаряда убило его лошадь, а самого Климова взрывной волной отшвырнуло далеко в сторону. Командира эскадрона конники подобрали в глубоком беспамятстве. Последовали долгие месяцы лечения. За несколько дней до нашей встречи врачи снова осматривали его и вынесли суровый приговор: нужен покой и только покой.

Ни о какой дальнейшей учебе он и не помышлял. Показал на походный сундучок, приглушенно сказал:

- Поеду на свою Смоленщину. Дядя там, Петр Иванович, делами коммуны правит, просит помочь...

Я посмотрел на него. Ранняя седина и не по возрасту глубокие морщины конечно же состарили моего друга. Но глаза! Мишкины честные глаза! Они искрились по-прежнему горячо и задорно, как в первые дни нашего знакомства в Симоновке. На прощание Михаил тихо сказал:

- Ты приезжай, Василий, к нам с дядей на Смоленщину. Он ведь всегда любил тебя, да и я не чужой...

Жизнь после этого так закрутила меня, что дороги наши так и не пересеклись больше. Но однажды я все-таки навел справку о Климовых. Обоих уже не оказалось в живых.

Петр Иванович и его племянник, Михаил Климов, до конца выполнили долг коммунистов, как говорили в те годы, "сгорели на работе".

Глава II.

Надеваю красноармейскую шинель

Человеческой памяти свойственно одно удивительное качество. На своих заветных полках она особенно заботливо хранит только то, что дорого ее хозяину. Бывает так, ты случайно взял в руки какую-то стародавнюю вещь, сам не ведая о том, оказался во власти будоражащих душу воспоминаний.

Есть в моем немудреном семейном архиве вещи, соприкосновение с которыми приближает далекие события, пережитые вместе с Родиной. Одна вещь из архива особенно дорога. Время, правда, обошлось с ней круто. Корочки небольшой книжки порядком обветшали, надписи повытерлись настолько, что фамилию владельца можно скорее угадать, нежели прочитать. Это красноармейская книжка. Датирована она 1920 годом. В тот сложный и многотрудный для Советской Родины год я стал красноармейцем, человеком государственным.