Время Алексея Рыкова - [91]

Что касается «внутреннего эха» гражданских войн, то его раскаты не всегда воспринимаются теперь во всей их гамме. Они слышатся нам главным образом в шуме и грохоте борьбы с разрухой. Между тем эта борьба не была единственной. Гражданские войны оставили глубокие и долго не затягивавшиеся раны на социальном теле страны. Их участники — победители и побежденные (кроме эмигрировавших) — не разошлись в разные стороны. Они остались в одном, одинаково родном им отечестве, по поводу развития которого немало побежденных, вынужденных таить свои взгляды, сохранили те позиции, за которые только что боролись с оружием в руках. Не этим ли медленно исчезавшим, а может, для многих из поколений, переживших эпоху гражданских войн, так окончательно и не исчезнувшим расколом объясняются жестокие коллизии 20-х годов, в общем- то вошедших в историческую память как время определённой демократизации жизни страны?

Немалые трудности переживали и победители, что так или иначе затем спроецировалось на всю обстановку 20-х годов. Внутренний политический кризис, с которого началось для Советской власти то десятилетие (Кронштадтский мятеж, крестьянские восстания в ряде регионов), и последовавший крутой поворот в экономической политике некоторые члены партии послеоктябрьского призыва восприняли как отказ от идеалов коммунизма, за которые они «рубались на фронтах». «Повоевали, стало быть, до победного конца, а теперь опять — до купца!» — заявляет, сдав партбилет, комиссар, герой повести одного из зачинателей советской литературы Юрия Либединского.

Это говорил лихой рубака, который позже искренне ринется в пропасть «великого перелома» 1929 года и последующих лет, где — почти уверенно можно предполагать — и погибнет. Но сложными были настроения и среди старых партийцев, многие из которых восприняли вышедшую менее года назад, в мае двадцатого, книгу Н.И. Бухарина «Экономика переходного периода» как своеобразную оду «военному коммунизму». Конечно, они (и в числе первых Бухарин) поняли необходимость незамедлительного отказа от продразверстки. Но понимание в их среде нэпа как политики, введённой «всерьёз и надолго» (кстати, это выражение первым употребил Н. Осинский (В.В. Оболенский), а затем им воспользовался Ленин), было неоднозначно, нередко натыкалось на «левацкие» завихрения, в том числе и в высшем руководстве.

Новый глава Советского правительства был начисто чужд таким завихрениям. И здесь, чтобы охарактеризовать его позицию в этом кардинальном тогда вопросе, нужно вернуться в 1921–1922 годы. Через несколько недель после принятия декрета о замене продразверстки продналогом, выступая на IV съезде Советов народного хозяйства с докладом «Состояние и возможности развития промышленности в условиях новой экономической политики», Рыков прозорливо показал, что эта политика не исчерпывается мерами указанного декрета, а имеет определяющее значение для всей экономики страны. Он был в числе первых, кто правильно понял стержневой смысл нэпа — образование свободного рынка, стимулирующего подъем не только сельского хозяйства, но и промышленности. В предшествующие годы, отмечал он, «мы не имели конкурентов, мы их не терпели, мы их всегда убивали, умерщвляли путем реквизиции, конфискации и т. д. даже в том случае, если конкуренты были более толковы… Теперь мы должны побеждать не путем приказаний и монопольного положения, а путем лучшей работы». В следующем, 1922 году вышла брошюра Рыкова «Хозяйственное положение страны и выводы о дальнейшей работе». В ней он провел теоретический анализ основных вопросов начального этапа нэпа, обосновав необходимость и определив конкретные пути организации союза, или, как тогда писали и говорили, «смычки» между сельским хозяйством и промышленностью.

Не свидетельствует ли это о поспешности утверждений, что в его наследии «нет крупных теоретических разработок»? Однако оставим в стороне этот вопрос; речь сейчас идёт не о тех или иных утверждениях, касающихся деятельности Рыкова, а о его действительных взглядах и позиции. Вернёмся с этой целью ещё раз в 1922 год, точнее, к некоторым событиям, последовавшим за окончанием XI съезда РКП (б).

В предшествующей главе уже говорилось, что занятие Сталиным должности генсека ЦК привлекает особое внимание историков. Очевидно, стремление раскрыть обстоятельства такого назначения настолько завораживает, что из поля зрения как-то ускользнуло другое происшедшее тогда важное событие — существенное изменение в составе Политбюро ЦК РКП (б).

В условиях развертывания нэпа пятерка членов Политбюро, сложившаяся ещё в период «военного коммунизма», была по предложению Ленина расширена и пополнена, заметим, не кандидатами в члены Политбюро! ими тогда были Бухарин, Калинин и Молотов), а избранием ранее не входивших в этот высший партийный орган Рыкова и Томского. Общеизвестно, что долгие годы их фамилии если и упоминались, то с неизменным ярлыком «правый». Хотя теперь он снят, сам факт его появления отменить нельзя, как нельзя вычеркнуть и то, что Сталин и его окружение обозначили этим ярлыком сторонников политики, в основе которой лежали ленинские идеи нэпа. Владимир Ильич, рекомендуя Рыкова в состав Политбюро ЦК РКП (б), несомненно, учитывал не только его выдающиеся администраторские качества, но и (допустимо, что даже в большей мере) его непримиримость к «левизне», шараханьям в политике и экономике, последовательность в проведении нэпа. Все это проявилось и в позиции Рыкова конца 20-х годов.