Время Алексея Рыкова - [9]

В Октябрьском зале Дома Союзов в недобрые мартовские дни 1938 года за загородку подсудимых были загнаны старые большевики: Рыков, Бухарин, Крестинский, В. Иванов, Зеленский, революционер с 1890-х годов, интернационалист Раковский и др.

На них бездушно взирал из судейского кресла Ульрих, чей партийный стаж исчислялся с дореволюционного времени. За его креслом постоянно незримо присутствовал действительный организатор и дирижёр «судебного процесса». Рыков и Бухарин считали его в 20-е годы товарищем по партии и борьбе, называли Кобой. «В революционное движение, — рассказывал Сталин немецкому писателю Эмилю Людвигу, — я вступил с 15-летнего возраста, когда я связался с подпольными группами русских марксистов, проживавших тогда в Закавказье. Эти группы имели на меня большое влияние и привили мне вкус к марксистской литературе». Как он её переварил и какое «растение» появилось в итоге этой «прививки», ныне общеизвестно.

Сталин выхаживал его не один. Немало большого усердия в утверждение командно-административной системы и сталинского режима вложили Молотов, Каганович, Ворошилов, Жданов, А. Андреев, Шкирятов и некоторые другие в прошлом революционеры-большевики, в том числе и отступившие перед сталинским диктатом Калинин, Микоян, Ярославский, Шверник и др. Всех их и каждого в отдельности просто так не вычеркнешь из рядов старой партийной гвардии, которая сегодня представляется совсем не такой одноликой и однозначно идеальной, как её изображали раньше.

Сталинщина въелась в жизнь советского общества не только стараниями «рулевого большевизма» и его ближайшего окружения, но главным образом в силу оказавшегося благоприятным для неё сочетания ряда объективных и субъективных особенностей конкретно-исторического развития страны, которая первой вышла на рубежи социалистического строительства. Не затрагивая эту сложнейшую и многостороннюю проблему, коснёмся только положения в высшем эшелоне партийно-государственного руководства во время болезни Ленина и в первые годы после его кончины.

«Мы социализм протащили в повседневную жизнь и тут должны разобраться», — подчеркнул Владимир Ильич, завершая в ноябре 1922 года свое последнее публичное выступление. Эти слова Ленина, а также его последние статьи, написанные в конце 1922 — начале 1923 года, были адресованы трудящимся, их партии и прежде всего тому тончайшему её слою, который имел определяющее значение в непосредственно практическом руководстве страной.

Именно из его среды, из рядов старой партийной гвардии, вышло, что было закономерно, руководящее ядро, возглавившее партию и страну, когда заболел Ленин, а затем и после кончины вождя. Сама непреклонная логика тех лет требовала его единства, всяческого укрепления коллективного руководства. Однако это не было достигнуто. В период примерно с 1923–1924 по 1928–1929 годы такое руководство разрушилось, и это имело тяжелые последствия для всего дела социалистического строительства. Раскол первоначального ядра партийно-государственного руководства, складывание руководства, в котором Сталин шаг за шагом захватывал ведущее положение, сопровождались нарастающим подрывом авторитета старой партийной гвардии и в конечном итоге привели к тому, что принятие решений уже не зависело от неё.

И здесь, в изучении указанного периода — один из самых трудных и, что скрывать, наиболее запутанных узлов истории советского общества. Тогда-то и переплелись в сложнейший клубок нити идейной борьбы вокруг реальных вопросов социалистического строительства — и она была главной — с нитями, казалось бы, второстепенной для коренных большевиков амбициозной борьбы за свое руководящее положение, ставшей у части из них едва ли не наиболее существенной. Этот клубок неуклонно нарастал в ходе внутрипартийной борьбы сначала с Троцким и его сторонниками (1923–1924), затем с возглавленной Зиновьевым и Каменевым «новой оппозицией» (1925), потом с совместным троцкистско-зиновьевским выступлением (1926–1927) и, наконец, с «правыми» (1929), лидеры которых — Рыков, Бухарин и Томский — никаких личных притязаний никогда не проявляли, но зато именно в их устранении открыто выявились авторитарные устремления Сталина и вольная или невольная поддержка их частью старых большевиков. В этой с каждым годом обострявшейся обстановке Сталин и складывавшееся его ближайшее окружение все более настойчиво навязывали оценку идейных расхождений, а затем и любого несогласия с ними по жестокой мерке широко известной теперь «конвойной молитвы»: шаг влево, шаг вправо…

Исчезновение… Такое точное слово нашёл писатель Юрий Трифонов для названия своего последнего и, к сожалению, недописанного романа о сталинском истреблении старой партийной гвардии в 1937–1938 годах. Слово это точно ещё и потому, что оно отражает постепенность нарастания этой антибольшевистской акции. Её первые проявления относятся к 1927–1928 годам, когда в тюрьмы, политизоляторы и ссылки попали многие троцкисты и другие «левые». Санкции против инакомыслящих большевиков, а то и просто почему-либо показавшихся неугодными продолжались и в начале 30-х годов, резко усилившись после выстрелов в Смольном, сразивших 1 декабря 1934 года Кирова, и приобретая силу массированного удара в 1937–1938 годах.