Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга II - [27]

В октябре 1603 года скончалась вдовствующая царица Ирина Феодоровна, в инокинях Александра, и была погребена в Вознесенском девичьем монастыре. Впервые в жизни заливаясь непритворными слезами, Годунов, предавая земле бренные останки нежно и искренне любимой сестры, слышал в народе молву, с быстротою огня на пороховой нитке перебегавшую из уст в уста: «Царь отравил инокиню Александру!..» Клевета, так часто служившая похитителю престола, и теперь, не в последний раз, обращалась против него же самого. Кем выдумано было нелепое обвинение царя в убиении его сестры, известно одному Богу, но народ, повторяя клевету, готов был ей верить. Впрочем, эТо злословие умолкло; иной слух разнесся по всем концам русского царства, волнуя умы, отнимая у Годунова окончательно спокойствие пуха и доныне непоколебимую самоуверенность. Три слова, начертанные огненным перстом на стене чертога Валтасара: мани, факел, фарес, конечно, не поразили таким ужасом вавилонского царя, как три слова, дошедшие до ушей Бориса Годунова: — Царевич Димитрий жив!

Весть эта, подобно моровому поветрию, неслась из Литвы, распространяясь по юго-западной России. В январе 1604 года нарвский бургомистр Тирфельд писал к городничему города Або, что царевич Димитрий, чудесно спасшийся от смерти, проживает у казаков. Гонца с этим письмом перехватили в Ивангороде и доставили письмо к царю. В это же время украинские воеводы доставили ему подметные грамоты Лжедимитрия, а мятежники, донские казаки, прислали в Москву несколько пленных стрельцов с известием, что они сами прибудут в столицу вместе с царем Димитрием Ивановичем. Годунов, не теряя ни минуты, приказал разыскать, кто такой мог быть самозванец? Он вызвал в Москву из Выксинской пустыни царицу-инокиню, мать покойного царевича, чтобы выведать от нее, не участвует ли она в этом страшном заговоре? Ответы ее успокоили царя, насколько могли успокоить человека в том ужасном положении, в каком находился Годунов… Обвиняя неизвестного пройдоху в самозванстве, царю следовало, хотя и косвенно, сознаться в убиении царевича Димитрия! Розыски шпионов и следственной комиссии привели, наконец, к обнаружению загадки. Мнимый царевич Димитрий был не кто иной, как беглый монах Чудовского монастыря Юрий (Георгий или Григорий) Отрепьев.

Уроженец Галича, сын стрелецкого сотника Богдана Якова, зарезанного в Москве пьяным литвином, Юрий Отрепьев, имея от роду лет 14, служил в доме у Романовых и князя Черкасского. Умный и грамотный, гордый и самолюбивый мальчик тяготился своим ничтожеством и решился честолюбия ради поступить в монахи по примеру своего деда Замятни-Отрепьева, давно проживавшего в Чудовском монастыре. Постриженный Трифоном, игуменом вятским, давшим ему имя Григория, Отрепьев жил несколько времени в суздальской обители св. Евфимия, в галичской св. Иоанна Предтечи и после скитаний по разным монастырям попал наконец в Чудов монастырь под начало своего Деда. Патриарх Иов, отдавая справедливость уму и образованию Григория, посвятил его в дьяконы. Прилежно читая древние летописи, Отрепьев часто беседовал с престарелыми монахами о недавних, памятных им временах Ивана Грозного и Феодора Ивановича; в особенности же о страшном событии угличском. Мысль выдать себя за Царевича Димитрия, спасенного от смерти, зрела в душе молодого Дьякона и казалась ему тем осуществимее, что он, по свидетельству знавших лично несчастного царевича, был наружностью разительно похож на него, имея на лице даже те самые родинки, которые были на лице у Димитрия-царевича. Увлекаясь своей мечтой, Григорий Отрепьев нередко проговаривался монахам, что он будет царем на Москве… Ему отвечали смехом, бранью; иные даже плевали ему в глаза за эти безумные речи, доведенные наконец до сведения патриарха Иова, а чрез него и до самого царя. Борис приказал дьяку Смирному-Дмитриеву отправить сумасбродного враля в Соловки на вечное покаяние. Дьяк Смирной сообщил об этом родственнику Отрепьевых, дьяку Евфимьеву, а последний, упросив его помедлить исполнением царского приказа, дал средства Григорию бежать из монастыря вместе с иеромонахом Варламом и клирошанином Мисаилом Повадиным (в феврале 1602 года). С тех пор, до начала 1604 года, о беглецах не было ни слуху, ни духу. Так свидетельствовали о самозванце допрошенные царем монахи: Пимен, Венедикт и иконописец Степан. Они подтвердили, что именующийся царевичем не кто иной, как беглец Отрепьев, ныне с помощью польских войск, казаков и огромных скопищ всякого рода бродяг идущий к Москве… 16 октября 1604 года самозванец был уже в пределах России, объявляя жителям, что он, промыслом Божиим спасенный от рук убийц, подосланных в Углич Борисом Годуновым, был принужден скрываться в неизвестности, но теперь идет за отцовским наследием — шапкою Мономаха, которую сорвет с головы хищника… Ему верили, и число его приверженцев возрастало с каждым днем: 26 октября ему без боя покорился Чернигов, и тамошний воевода князьТатев присягнул самозванцу как законному царю. Подкрепив свои войска 300 стрельцов, ополчением и пушками вероломного города, самозванец двинулся к Новгороду-Северскому, где ожидали его Петр Федорович Басманов и князь Трубецкой с войсками, преданными Годунову. В 11-й день ноября самозванец явился под стенами Новгорода-Северского и отшатнулся от них, будучи встречен боевыми пушечными выстрелами. Поляк Бучинский, высланный для переговоров с Басмановым о сдаче, был отослан к самозванцу с оскорбительными угрозами. Лжедимитрий отважился на приступ, но и тут был отбит и принужден | к отступлению. Как бы в вознаграждение за эту неудачу князь Василий Рубец-Масальский, начальствовавший в Путивле, 18 ноября сдал эту крепость самозванцу. Примеру Путивля последовали: Рыльск, Ко-марницкая волость, Борисов, Белгород, Валуйки, Оскол, Воронеж, Кромы, Ливны и Елец. Воины передавались самозванцу, жители, присягая