Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга I - [116]

Эта речь делала честь ораторскому таланту Елизаветы и была бы умилительно трогательна, если бы не была смешна. Отклоняясь от выбора законного мужа ради девического целомудрия королева девственница именно в это время осыпала щедротами и почестями Роберта Додлея, прозванного сердцем двора и пожалованного в обершталмейстеры королевы, в кавалеры ордена Подвязки, с придачей замков и поместьев Кенильуорфса, Денби и Черка. По примеру всех временщиков, Додлей, не довольствуясь этими первыми ступенями к своему возвышению, простирал свои виды далее и выше, избрав целью всех стремлений престол и корону. Предложение парламента королеве как нельзя лучше согласовалось с его заветными надеждами, а обещание Елизаветы в случае ее замужества избрать себе в супруги достойнейшего казалось ему намеком на него же самого. Бестрепетной рукой он отравил нежную, искренне его любившую жену,[82] как бы в доказательство, что он может быть вполне достойнейшим супругом достойной дочери Генриха VIII. В это время Елизавете не было отбоя от женихов, которых она браковала по собственному сердечному побуждению, но еще того более по наветам Додлея. За Елизавету сватались одновременно электор палатин Казимир, эрцгерцог австрийский Карл, герцог гольштинский, дядя датского короля Эрик, наследный принц шведский. Кроме этих венценосцев, руки королевы английской домогались вельможи ее двора: кавалер Пикеринг, граф Арондель, граф д'Арран, претендент на шотландский престол и — Роберт Додлей. Самым настойчивым женихом из первого разряда был Эрик, принц шведский. Какая-то непреодолимая сила влекла его к Елизавете, в которой он, вероятно, угадывал такое же чудовище в женском роде, каким был сам в мужском. Он с королевой английской завел нежную переписку, удивляя ее своей страстью тем более, что влюбился в нее по слухам и по портретам. Не отвечая ему ни да, ни нет, кокетничая с этим сыном великого Густава Вазы, королева английская написала ему, что едва ли когда выйдет за человека, которого не видала в глаза. Приняв это за приглашение, Эрик решился ехать в Англию, в чем ему воспрепятствовала смерть его отца /29 сентября 1560 года/. Посланник Эрика при английском дворе Гилленстиерн, узнав о нежных отношениях между Елизаветой и Додлеем, уведомил Эрика об истинной причине упорства королевы и получил от него в ответ приказание непременно подыскать какого-нибудь француза или итальянца и предложить ему 10 000 талеров за убиение ненавистного соперника. Как один другого стоил! Тиран Швеции не задумывался умертвить Додлея рукой наемного убийцы, а Додлей, в свою очередь, имея виды на руку королевы, отравил свою жену…

С 1561 года начались сношения между Елизаветой и Марией Стюарт, а вместе с ними происки и интриги королевы английской, окончившиеся, как мы уже видели, казнью королевы шотландской. Непрерывные мятежи, разжигаемые в Шотландии Мерреем, не привели к желанному результату — свергнуть Марию Стюарт с престола, и тогда для ее пагубы в уме Елизаветы созрел другой план, первую мысль о котором подал ей возлюбленный Додлей. Зная, что Мария неоднократно отзывалась о красоте его с самой выгодной стороны, Елизавета, пожаловав ему титул барона Денби и графа Лейчестера, предложила его в мужья Марии Стюарт… Последняя отказалась, может быть, к счастью для самой же Елизаветы. Отравление жен, как увидим далее, было какой-то манией у графа Лейчестера; подобно сказочному Раулю Синей Бороде, этот изверг и женился-то, кажется, для душегубства. Нет сомнения, что именно для убиения Марии Стюарт он с согласия Елизаветы за нее сватался. Отравив королеву шотландскую и этим путем присоединив ее королевство к Англии, остановился бы Лейчестер на этом? Нет, разумеется. За Марией, отравив и Елизавету и оставшись после нее единственным наследником, убийца взошел бы на престол Великобритании. Что им руководила эта адская мысль, доказательством могут служить все последующие события. В год выхода Марии Стюарт за Дернлея /1565/, английский парламент опять докучал Елизавете настойчивыми предложениями о замужестве, и опять она отвечала ему отказом. Тогда статс-секретарь Сесил, герцоги Норфолк, Пемброк и граф Лейчестер /в особенности/ требовали, чтобы Елизавета из среды вельмож назначила себе преемника; Павел Уэнфсуорфс /Wenthworth/ заклинал ее именем Бога, угрожая в случае отказа гневом небесным и народным… Все старания олигархов остались втуне, и Елизавета попросила их до времени не поднимать вопроса о ее супружестве. Парламент остался в ожидании, но с 1566 по 1571 год королева его не созывала. Засылала сватов к английской девственнице и Катерина Медичи, предлагая ей в мужья на выбор Карла IX или Генриха Анжуйского, но в ответ получила отказ, приправленный насмешкой: верные шпионы донесли Елизавете о готовившемся тогда во Франции избиении гугенотов!

Хитрость и лицемерие графа Лейчестера — его путеводители на пути к престолу — не принесли ему никакой существенной пользы. Отказывая женихам, Елизавета не отдавала своей руки Лейчестеру: одинокая, она не назначала его своим наследником. Всячески отстраняя от милостей Елизаветы всех царедворцев, граф Лейчестер еще того заботливее следил за теми из них, которые по своему происхождению имели более права, нежели он, выказать притязание на наследство престола. Таковыми были Сеймур, граф Гэртфорд и жена его Катерина Грэй, родная сестра несчастной Иоанны. По наговорам Лейчестера Елизавета объявила брак их расторгнутым, а двух детей, рожденных Катериной, незаконными… Заточенная в темницу вместе с мужем графиня Гэртфорд в ней умерла, присоединив свое имя к длинному списку прочих жертв временщика. В 1572 году граф Лейчестер тайно обвенчался с леди Дуглас Гоуард, вдовой барона Шеффилда. Слухи об этом дошли до ушей Елизаветы, и опала готовилась обрушиться на неблагодарного Лейчестера. Опоив жену каким-то зельем, от которого у несчастной вылезли волосы и отвалились ногти, злодей принудил ее к разводу и выдал ее за Эдуарда Стаффорда. Недавно негодовавшая на своего возлюбленного, Елизавета сменила гнев на милость, и Лейчестер по-прежнему был первым после королевы лицом при дворе и в государстве. Число его льстецов возрастало с каждым днем; женщины, не смея явно соперничать с Елизаветой, наперерыв ловили каждый взгляд красавца, каждое его слово. Вкрадчивый как змей-искуситель, Лейчестер имел в своей наружности особенную, обаятельную, неотразимую прелесть; Эндимион английской Дианы, он до последней своей минуты имел на нее могучее влияние, и не было преступления, которое бы она не простила ему. Ужасная в своем гневе, способная своеручно растерзать виновника своей ярости, Елизавета не имела сил сердиться на Лейчестера, кроме короны, то есть жизни, не было той жертвы в мире, которой бы она не была способна принести своему обожаемому красавцу. При своем могуществе, сколько пользы и добра мог бы принести Лейчестер всему государству, если бы, кроме красивой наружности, природа одарила его богатыми способностями или мало-мальски благородными чувствами… Нет! Способный единственно на интриги и злодейства, Лейчестер не был даже посредственностью, но олицетворенной бездарностью, и гнусная его личность может служить типом породы вредных временщиков, тех сынов счастья, которых ближе всего следует называть ржавчиной на венцах королей, молью на их порфирах… Здесь не лишним считаем объяснить читателю, в чем мы полагаем разницу между временщиком вредным и полезным.