Временная вменяемость - [7]

Я киваю, жду продолжения, но она умолкает. Я понимаю, что мы подошли к самому трудному.

— Что было потом, Соня?

— Ничего. Я села в машину, Мэгги привезла меня к вам. Она сказала, что пора положить этому конец, сказала, что вы нам поможете. Она видела вас по телевизору. У меня не было сил с ней спорить.

Я внимательно смотрю на нее. Она немного успокоилась. Я наклоняюсь и вглядываюсь в единственный здоровый глаз.

— Слушайте, Соня, я — ваш адвокат. Вы должны рассказать мне, что случилось с Говардом.

— Я не знаю… Я думала, вы мне расскажете.

Если она и лжет, то очень ловко.

— Вы помните, где он был, когда вы выбежали из дома?

— Конечно. Я все время на него оглядывалась. Он пошел в гостиную. На диван, к бутылке.

Она смотрит куда-то в пустоту. У нее больше нет сил.

— Соня, я намерена просить суд, чтобы вас направили на обследование к психиатру. Вы согласны?

— Согласна.

По ее лицу я понимаю, что ей это не нравится. Она начинает во мне сомневаться.

— Сейчас я скажу то, что вам покажется странным. Будьте к этому готовы. Я собираюсь заявить, что у вас, возможно, синдром постоянно избиваемой женщины. И также собираюсь поднять вопрос о самозащите.

Соня молча смотрит на меня.

— Постарайтесь поспать, — говорю я и хочу повесить трубку. Но она останавливает меня.

— Думаете, я его убила? — спрашивает она.

— Власти штата так думают. И пока мы не узнаем, какие доказательства собрал прокурор, мы должны обороняться по всем фронтам.

— Я его не убивала.

— Наверное.

— Вы можете мне сказать, как он умер?

— Его зарезали, — отвечаю я.

Она не произносит ни слова. Только судорожно вздыхает.

— Соня!

Она поднимает на меня глаза.

— Мэгги просила вам передать, что очень вас любит.

Соня улыбается сквозь слезы и вешает трубку.

Мэгги просила передать не это. Она просила передать, что мы во всем разберемся и что все будет хорошо. Но я не могла заставить себя сказать это.

Когда мы получили от местного телеканала кассету с записью трагедии на аэродроме, Гарри перенес телевизор и видеомагнитофон в комнату для совещаний. На следующий день Кид притащил кучу видеоигр.

Когда я возвращаюсь, Кид с Мэгги ведут яростный виртуальный бой. Гарри, развалившись в кресле, наблюдает за ходом битвы. Судя по выражению его лица, он ни черта не понимает.

— Давайте, объявляйте перемирие, — говорю я. — Нам с Мэгги пора ехать.

Кид поднимает голову, и Мэгги, воспользовавшись моментом, наносит ему сокрушительный удар.

— Все, ты умер! — вопит она.

— Так нечестно! — возмущается Кид.

— Война — вообще штука подлая, — говорю я.

Мэгги надевает курточку и вместе со мной выходит на улицу. В дверях оборачивается к Киду.

— Завтра еще поиграем, — обещает она. — Если, конечно, не боишься.

Гарри идет за нами.

— Как все прошло? — спрашивает он.

— Она говорит, что не делала этого.

— Может, так оно и есть. Парень всю жизнь проработал с бывшими заключенными. И мог нажить себе врагов.

— Возможно. Сегодня я больше не могу об этом думать. Мне нужно выспаться. Разбирательство завтра утром, а сразу после этого начинается суд над Баком.

Гарри отступает в тень, привлекает меня к себе.

— Ну ладно, — говорит он. — До завтра.

И целует меня крепко и нежно. Мне наконец-то становится тепло и спокойно. Так бы и стояла, но надо идти.

— Меня ждет гость, — говорю я.

Гарри смеется.

— Удачи тебе, — говорит он.

Мэгги уже сидит в машине.

— Как мне вас называть? — спрашивает она, когда я сажусь за руль.

— Марти.

— Ладно. Спасибо вам за все, Марти. Если бы вы меня не забрали, мне бы пришлось отправиться в отдел социальной помощи. Говард всегда грозится отправить меня туда. — Она пододвигается ко мне поближе. — А еще рассказывает, что там делают с девочками.

Будь Говард Дэвис жив, я бы с удовольствием дала ему по морде.

— Этот Говард — жуткий человек, — говорит Мэгги.

Меня беспокоит то, что она говорит о нем в настоящем времени.

— Мэгги, ты понимаешь, что Говард мертв?

— Да, — отвечает она. — Понимаю.

— А ты понимаешь, что в убийстве обвиняют твою маму?

— Да, — снова говорит она. — Но она этого не делала. Я была там. Он ее избил, и она убежала. Она ему ничего не сделала. — Мы выезжаем на улицу. В темноте мне почти не видно лица Мэгги. — Вы ведь ее освободите? — шепчет она.

— Я сделаю все, что смогу, Мэгги, но твоя мама нескоро вернется домой. Дело сложное. Вам с мамой предстоят трудные времена.

— Я вот что думаю, — говорит Мэгги. — Мама в тюрьме, и это плохо. Но Говард больше ей ничего не сделает. Так что самое трудное позади. Мне жалко Говарда, но мне нисколечко не жалко, что мы его больше не увидим.

Поздно вечером я достала из портфеля книгу с решением судьи Паксона. Мне было необходимо ознакомиться с его рассуждениями и понять, как строить защиту в деле Бака Хаммонда.

Я открыла книгу на заложенной странице и тут же нашла нужный отрывок.

«Что же это за заболевание, называемое манией убийства, которое может служить оправданием человека, лишившего другого человека жизни?

Главный судья Гибсон говорит, что невидимая мышца давит на мозг и это приводит к последствиям, которые человек осознает, но не может предотвратить. Это принуждение, последствия которого очевидны, но невозможно устоять перед неодолимой тягой к убийству».