Времени нет - [40]

Узлы же авиационных путей сообщения благоухали куда благороднее. К романтическому флеру прилагалась обонятельная палитра, в которую входили более или менее яркими мазками духи и одеколоны воздушных путешественников, не в пример более опрятных нежели наземные, кожаные влажные оттенки от дубленок и чемоданов, а также кофейные и коньячные штрихи из буфета. Даже средства для санитарной обработки пахли здесь куда приятнее, наверное, в них что-то специально добавляли.

Вдруг он ощутил движение воздуха рядом с собой и его обдало волной очень знакомого аромата. Точно – это были духи Christian Dior, жуткий дефицит, он подарил такие жене на ее последний день рождения. Он скосил глаза, чтобы посмотреть на их владелицу. И в следующую секунду перепугался, как прогульщик, встретивший строгого завуча школы при входе в кинотеатр. Первым позывом было бежать, но он быстро подавил его и смело посмотрел в глаза супруге. Та села рядом и спросила сурово:

– Скажите, Антон Сергеевич, вы нарочно устроили этот демарш, чтобы бежать к своему Буратине?

– Что вы, Ольга Михайловна?! – возмутился он. – Как можете вы подозревать меня в столь низком коварстве? Это была чистой воды импровизация.

– И что вы теперь думаете… – начала было она, но он перебил.

– Я думаю о запахах. Знаешь, как пахнет, например, в вестибюле нашего института?

– И как же? – спросила жена равнодушно.

– Очень уютно, – сказал он и задумался ненадолго. – Как ни странно, точно так же, как в квартире моих бабушки с дедушкой когда-то. Мебельным лаком, шахматами, книжной пылью, геранью и немножко супом… Как из термоса нашего вахтера.

– Не знала, что ты у нас такой… – она замешкалась, подбирая слово, – нюхач. Уютно… А у моих родителей, значит, неуютно пахнет?

Антон проигнорировал вопрос и твердо заявил:

– Сразу предупреждаю, билет я уже купил и сдавать его не намерен.

– Я тоже купила. Мог бы догадаться – иначе бы меня сюда не впустили. Я даже попросила, чтобы место дали рядом с тобой, – голос ее уже не звучал строго. – Ты не против?

– Конечно нет, – ответил он, улыбаясь, и обнял жену за плечи.

В салоне самолета была куча свободных мест. Они ушли в хвост, где вообще никого не было, и там он согласился выпить с ней шампанского. Потом ему показалось, что она смотрит на него, как какая-то совсем другая женщина на какого-то совсем другого мужчину. Он гладил ее блузку и шов на джинсах и видел, как мутнеет ее взор. Мимо прошла стюардесса, они отпрянули друг от друга, как школьники, красные и смущенные. Когда небесная проводница погрозила им пальцем, что-то заподозрив, оба прыснули, не сдержавшись.

X

Игры подходили к концу, и все яснее становилось: в последний, десятый, день Урсусу придется драться с Хаганом. Им обоим не было равных.

И все бы ничего: показали бы красивый бой да разошлись побитые, но живые… Но Понтий Пилат, дабы добавить драматизма всему действу, в дополнение к условию, по которому победитель финального поединка получал свободу, ввел еще одно: проигравший должен умереть.

За время, проведенное в школе Берцеллиуса, Урсус успел неплохо поладить с добродушным гигантом. У них даже сложилась традиция подбадривать других гладиаторов перед началом боев, когда всем, даже бывалым воинам, становилось не по себе. Каждый мог погибнуть или получить увечье. Все сидели по углам загона напряженные и угрюмые, а ведь для кого-то это были последние минуты в жизни… Чтобы их скрасить, Урсус с Хаганом затевали какой-нибудь спор, соревнуясь в остроумии.

– Эй, Хаган! – обычно начинал Урсус. – Ты понимаешь, что когда мы зададим жару всем этим недоноскам, нам придется драться друг с другом?

– Может, это будешь и ты. Пока тебе везет… – отвечал Хаган, презрительно кривя рот. – Все слабаки достаются тебе, пока я сражаюсь с сильнейшими,

– Скажи лучше, как ты хочешь умереть? – не отставал Урсус. – Быстро? Или желаешь насладиться моментом?

– Я бы желал умереть не торопясь, в объятиях десятка прелестниц поядреней. Но я не понимаю, при чем здесь ты, медвежонок?

– Такое возможно только в твоем сне. Ты явно себя переоцениваешь. Тебе и с одной прелестницей не справиться.

– Как раз сегодня ночью я загонял до полусмерти двух матерых потаскух. Я отпустил их, только когда они начали молить о пощаде. Тебе же, друг мой Урсус, пощады не будет – мне очень нужна свобода!

Иногда Урсусу казалось, что взгляд Хагана слишком серьезен для шутейного разговора.

В предпоследний день игр Урсус одолел какого-то знаменитого помпейского ретиария. Тот отделался довольно глубокой раной на бедре – пришлось пустить кровь, чтобы поражение выглядело более убедительно. Хаган же, долго не рассусоливая, убил молодого, подающего надежды мурмиллона из галлов, раскроив ему ужасным ударом меча и шлем, и череп.

Теперь перед Урсусом встала четкая альтернатива: в последнем бою либо убить Хагана и испытать все прелести свободной жизни в первом столетии от рождества Христова, либо погибнуть.

В этот вечер Орит вела себя странно. Думала о чем-то своем, на вопросы отвечала невпопад, взгляд ее был рассеян. Урсуса это задело, он ожидал большего внимания к себе накануне решающего поединка. Он спросил с досадой: