Времена не выбирают - [24]

– Я так и не понял, – сказал он, наконец, – зачем вам нужны эти короны?

Йёю подчеркнул интонацией слово «эти» и, хотя русский язык не Ахан-Гал-ши, все-таки умудрился вложить в это короткое слово гораздо больше смысла, чем оно могло вместить.

«Ну, и что ответить Йёю?» – Думать об этой части их плана без эмоций Макс просто не мог. Судя по всему, Виктор тоже.

– Я смотрел карту, – сказал Йёю, поскольку его собеседники молчали. – Израиль крохотная страна. Всего восемь миллионов населения…

– Семь, – вынужден был поправить герцога Макс.

– Семь, – согласился тот. – Но вы же хранитель Сердца Империи! Зачем вам эта корона, Ё? Вам, жемчужному Ё, даже королевская корона не нужна, а тут маленькое царство на, вы уж простите меня, отсталой второразрядной планете, которая когда еще станет настоящим имперским миром. Я никого не хочу обидеть, тем более вас – моих, смею надеяться, друзей, но зачем вам, князь, корона России? Россия, конечно, больше Израиля, но, я полагаю, родовые владения Яагшей ненамного уступают ей по размерам, не правда ли?

– Превосходят, – согласился Виктор, не ставший скрывать своего раздражения. – Простите, герцог, но, кажется, я должен вмешаться, иначе мы останемся без плова.

С этими словами Виктор коротко – по-ахански – поклонился и заспешил к поварам, что-то громко им объясняя на незнакомом Максу языке. Возможно, это был таджикский, во всяком случае, иранские корни в нем вроде бы присутствовали, но ни фарси, ни дари[28] Макс толком не знал. Хорошо он знал турецкий, выученный им по случаю, во время командировки в Стамбул в 1928 году, но тот был тюркским.

«Даже так?» – Макс с интересом посмотрел вслед другу и с тяжелым вздохом, хорошо спрятанным, впрочем, под маской дружеской любезности, повернулся к Йёю.

– Видите ли, господин Йёю, – сказал он, вежливо улыбнувшись. – Тут имеет значение не сама корона, а ее символическое значение. Вы меня понимаете?

Разумеется, Йёю его сразу понял. В чем в чем, а в символике политических жестов Лауреат разбирался, как никто другой.

– На Земле множество государств, и в большинстве из них давно уже нет венценосцев, – объяснил Макс Йёю. – А в некоторых, как, например, в САСШ, никогда и не было. Появление царя или короля в абсолютном большинстве этих стран никак не скажется на мировой политике. Вы следите за моей мыслью?

– Да.

– Хорошо, – продолжил Макс, хотя, положа руку на сердце, ничего хорошего во всей этой затее не видел. Но, с другой стороны, дело ведь было не в капризе Лики или в мальчишеском желании двух старых коминтерновцев покрасоваться в коронах. Просто Лика первой ухватила какую-то буквально растворенную в воздухе нынешней Земли идею, еще не оформившуюся, еще невнятную, но тем не менее значимую и значительную. Впрочем, это-то как раз и не странно. У нынешней Лики было совершенно невероятное чутье на серьезные вещи. И оба они – и Макс и Виктор – имели уже немало возможностей оценить великолепную силу ее интуиции. И сама она знала за собой способность улавливать тончайшие вибрации, возникавшие внутри социума, еще даже не подозревавшего об их наличии, знала и научилась ценить и использовать. В противном случае она бы им этого не предложила, а они бы такое от нее и не приняли. Но она сказала, а они согласились, потому что после ее слов и они смогли уловить эту невнятную пока для большинства «музыку сфер». Но не объяснять же Йёю все эти тонкие материи, которые и им-то самим до сих пор были не вполне понятны? Не рассказывать же ему, чего это им обоим стоило, и какое непростое отношение существовало у них двоих к идее, которую они все-таки приняли и даже начали воплощать в жизнь? А символика… Что ж, то, что он сейчас говорил герцогу, тоже являлось правдой, однако эту правду было все-таки легче выразить словами.

– Хорошо, – сказал Макс. – Если бы в Китае теперь появился император, никто бы в мире сильно не удивился. Полагаю, что сами китайцы тоже. Китай как был империей, так, по большому счету, ею и остался, как бы он теперь ни назывался, и какая бы политическая система в нем ни существовала. Россия, кстати, тоже, но, в отличие от Китая, появление в ней монарха имело бы огромное символическое значение, причем как вне ее, так и внутри. Более того, если бы теперь в Германии объявился вдруг кайзер, это бы страшно напугало всех вокруг, европейцев в первую очередь. А вот возвращение на русский трон царя, да еще не Романова, а Рюриковича, способно коренным образом изменить политическую ситуацию в мире, причем не в негативную, а исключительно в позитивную сторону. Вы меня понимаете?

– С трудом, – признался Йёю. – Но я пытаюсь. Продолжайте, господин Ё, я вас внимательно слушаю.

Постоянство, с которым Йёю продолжал называть Макса по-ахански, отчасти вызывало даже уважение. В этом вопросе герцог оказался непреклонен. Он ни разу не назвал свою жену Клавой, точно так же как Лика, Макс, Вика и Виктор оставались для него королевой Нор, жемчужными господами Ё и Э и князем Яагшем. И это при том, что он-то как раз был одним из немногих в Ахане, кто еще десять лет назад знал, что все они не аханки.

– Что же касается Израиля… – Макс представил себе свою собственную коронацию в Иерусалиме и ему стало