Времена не выбирают - [22]

– Семь Звезд, – задумчиво повторил за Лауреатом Виктор.

«Семь Звезд». – Макс не был удивлен. Он был восхищен, Йёю не обманул его ожиданий.

«Семь Звезд Высокого Неба, семь колодцев в Жестокой степи…»

С тех пор как 2800 лет назад Йя Шинасса[23] написал свои «Семь дорог», образ Семи Звезд как символа высшего совершенства глубоко вошел в народное сознание аханков, став едва ли не их родовым архетипом. Да, Семь Звезд могли оказаться замечательным решением проблемы, не только потому, что это еще и образ равенства, но и потому, что он содержит исторически верную, а главное – понятную аханкам концепцию величия и избранности.

«Семь дорог сливаются в одну, семь рек впадают в Холодное море…»

– Недурно, – сказал Виктор после паузы. – Я бы сказал, очень хорошо. Семь вместо двенадцати.[24]

– Мне тоже нравится, – кивнул Макс.

– Спасибо, господа, – Йёю был явно доволен произведенным эффектом. – Меня только смущает, что Нор, Ё, Э, Яагш, Йёю и Нош. – Что характерно, герцог произнес имя Меша без видимых затруднений. – Это только шесть имен. Шесть звезд, так сказать, но не семь.

– Не берите в голову, герцог, – лучезарно улыбнулся Виктор. – Всегда лучше, когда резервы есть, чем когда их нет. Вы уж поверьте старому солдату, запас карман не тянет, а там, глядишь, и претендент на седьмую звезду сыщется. Главное, идея хорошая.

«Удивительно, как легко совпадают иногда интересы и вкусы, – мысленно покачал головой Макс. – А еще говорят, что всем угодить нельзя. Allen Leuten recht getan ist eine Kunst, die niemand kann.[25] Выходит, неправильно говорят».

Идея Йёю и в самом деле была хороша. Она удовлетворяла всех, и разрешала чреватые тяжелыми последствиями противоречия, которые, если еще не возникли теперь, с неизбежностью должны были возникнуть в будущем. Поэтому и разговора этого следовало ожидать, и хорошо, что первым на эту тему заговорил Йёю, потому что, если бы он этого не сделал, пришлось бы искать решение им самим и самим инициировать его обсуждение. Что тут скажешь и надо ли что-нибудь говорить? Тот, кто забывает про человеческий фактор, рискует обнаружить, что дело, которому он посвятил всю свою жизнь, рушится ему на голову обломками взорванного здания. Так случалось не раз и не два и в истории Земли, и в истории Ахана, и не имело никакого смысла повторять чужие ошибки.

Если отрешиться от вполне объяснимого духа авантюризма, витавшего над всей их, с позволения сказать, операцией, которая и операцией-то на самом деле не была, поскольку с самого первого момента – с объявления, поспешно брошенного Федором Кузьмичом в англоязычные газеты десять лет назад, – являлась импровизацией, экспромтом, со всеми его достоинствами и недостатками; так вот, если отрешиться от этого и посмотреть на их почти десятилетнюю эпопею, на их причудливый и невероятный квест холодным беспристрастным взглядом, то, как ни оценивай уже свершившееся и продолжающее вершиться здесь и сейчас, как раз теперь-то и наступил тот самый, многократно к месту и не к месту поминаемый, момент истины, когда умный человек должен, просто обязан остановиться и задуматься о том, что случится потом, потому что на эмоции, фантазии и спонтанные импровизации времени уже не осталось.

Макс обратил внимание, что последняя мысль вышла у него длинной и тяжеловесной, вероятно, потому что думал он сейчас по-немецки. Причем не так, как говорят и пишут нынешние немцы, а так, как писали и думали немцы во времена его первой молодости. Впрочем, в XIX веке так думали не одни только немцы.

– Я рад, господа, что мы так хорошо понимаем друг друга. – Йёю неожиданно перешел на русский и, вероятно, неспроста, а появившаяся на его губах улыбка почти откровенно сообщила собеседникам об испытываемом герцогом облегчении. Он тоже опасался этого разговора и, начиная его, не мог знать наперед, каковы будут последствия его откровенности»

– Взаимно, герцог, – улыбнулся Макс, тоже переходя на русский.

– А у меня для вас, Йёю, есть маленький презент, – неожиданно ухмыльнувшись в стиле Федора Кузьмича, сказал Виктор, доставая из заднего кармана брюк и протягивая герцогу документ в обложке цвета бургундского вина.

– Вот как? – Йёю открыл паспорт и бегло просмотрел первую страницу, на которой уже имелась его фотография, естественно, заверенная соответствующей печатью. – Август Йёю? Недурно. Это единый паспорт Европейского союза, я не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – подтвердил Макс, имевший в кармане пиджака, оставленного в кабине штурмовика, точно такой же паспорт.

– И гражданство, я полагаю?

– Естественно, – еще шире улыбнулся Виктор. – И гражданство, и домик на берегу озера Гарда.

– Благодарю вас, князь. А где это? – поинтересовался Йёю, убирая паспорт в карман.

– В Северной Италии, – объяснил довольный произведенным эффектом Виктор. – Вам должно понравиться. Немного напоминает плато Гроз.

– Недурно, – согласился Йёю. – А фамилия Йёю не вызовет недоумений?

– А мало ли странных фамилий?

– Тоже верно, однако если я буду так представляться, то хотелось бы чувствовать себя более уверенно. Особенно если вопросы все-таки возникнут.

– Не беспокойтесь, герцог, – ответил Виктор, на этот раз взяв инициативу на себя и разливая водку по рюмкам. – Я вам потом передам все остальные документы, для вас и для госпожи Цо, там имеется еще и ваша подробная биография. Дело в том, что ваши предки, представьте, перебрались в Италию из Венгрии.