Времена и люди. Разговор с другом - [64]

— Ты почему так плохо выглядишь? — спросила Мария Артуровна. — Желтый, жеваный, что с тобой?

— Маша! — дрогнувшим голосом начал Камышин и отодвинул чашку. — Маша…

Но в это время послышался гудок полкового «виллиса». Мария Артуровна подошла к окну:

— Тебе пора…

Камышин встал, хотел что-то сказать, но не сказал, надел шинель и тихо, чуть слышно ступая, вышел из дому.

В штабе полка он сразу же приказал вызвать к себе Федорова, затем вынул из портфеля бумаги, аккуратно разложил на столе и сел работать. Давно уже штабные заботы не доставляли ему такого удовольствия, как сегодня. Самая незначительная, будничная бумажка приобретала в это утро особый смысл. Ощущение нравственной чистоты не покидало Камышина. За полчаса такой работы возбуждение его совсем улеглось, и он только посматривал в окно, не идет ли Федоров.

В это время он увидел «опель» Бельского. Машина остановилась у штаба. Камышин быстро встал, по старой привычке рукой пригладил волосы и, на ходу застегивая воротничок, вышел навстречу командиру дивизии.

Если и существовал человек, которого меньше всего хотел видеть в это утро Камышин, так это был именно Бельский. В присутствии командира дивизии Камышин всегда чувствовал себя связанным, сегодня же это было особенно неприятно. Он так быстро вскочил, как будто его застали за каким-то недозволенным занятием.

Между тем Бельский приехал в самом лучшем настроении. Он хорошо выспался, вкусно позавтракал, и сейчас ему больше всего хотелось размяться. Он так и решил: оставить здесь «опель» и вместе с Камышиным пройти по веселым морозным тропкам, потом вдоль речки, через лесок и побывать, как он говорил, «среди людей».

Он любил эти неожиданные свои появления, запыхавшихся дежурных — кто заметил папаху, кто генеральские лампасы, и вот уже вьются в морозном воздухе белые облачка рапортов. А рядом с Бельским Камышин, который в случае чего и сам обратит внимание на беспорядок.

— Канцелярские крысы, вот кем мы теперь стали, — сказал Бельский, сочувственно глядя на камышинские бумаги. — Давай-ка свертывай все это, одевайся, и пошли по хозяйству. Ведь они-то рады, что мы все читаем. Они-то пишут, а мы-то читаем, — смеясь, говорил он, пока Камышин одевался. — А это еще что у тебя? Что за «Уроки»?

Он взял в руки статью, быстро перевернул титульный лист и нахмурился.

— Федоров? Снова этот друг? Чего он там намаракал? Так, так… Надо почитать, надо почитать, — сказал он, свернул рукопись и сунул ее в полевую сумку. — Раньше надо было мне об этом доложить, — упрекнул он Камышина.

— Товарищ генерал, эта рукопись принадлежит майору Федорову… Черновой вариант…

— Да я завтра же тебе верну. Интересно все-таки, как растут офицеры.

— Товарищ генерал, майор Федоров просил никому не давать.

Бельский неодобрительно покачал головой:

— Даже мне?

— Право автора, товарищ генерал.

— Это как же понимать? Командиру полка дает читать, а командиру дивизии не дает?

— Товарищ генерал, мне кажется, здесь нет неуважения к старшему по званию и по должности. Статья является, так сказать, личной собственностью автора.

— А я, значит, вор?

Бельский рванул из сумки рукопись и выбросил на стол. Наспех сшитые листы разлетелись по всей комнате.

— Я спрашиваю: я вор?

Лицо его стало багровым, левый глаз задергался, на веке выступила густая синяя сетка сосудиков.

— Товарищ генерал!..

— Стоп. Отвечай: статью Федорова читал?

— Товарищ генерал, я…

Бельский вдруг с удивительной легкостью подбежал к нему и, приподнявшись на носках, положил Камышину руки на плечи:

— Тебе скажу, почему кричу, тебе только: мне за тебя, Камышин, обидно. Кажется, не мальчик. Неужели же вместе с этим горлопаном?.. Послушай, ведь он против кого идет? Против Шаврова! Подумай — против Шаврова! И неужели же мне докладывать об этом командиру корпуса? Я говорю сейчас не как начальник, а как боевой товарищ… За несколько дней, да, да, я так считал, когда писал характеристику на тебя, за несколько дней до отставки забраться в такую трясину… Я и при Марии Артуровне так скажу, и при сыне твоем. Студент, комсомолец, о нем подумай…

— Товарищ генерал! — в третий раз начал Камышин, но что-то перехватило ему горло.

— Читал или не читал? — медленно спросил Бельский. Камышин покачал головой.

— Не понимаю, — сказал Бельский. — Читал или не читал?

Камышин сел за стол, опустил голову. Сказать, что он читал, но Бельский потребует тогда, чтобы он высказался. Он презирал себя, но все еще медленно повторял: «Не поздно, не поздно, не поздно… Бельский еще здесь, значит, не поздно, нужно набраться мужества и ответить: «Да, читал».

В это время он услышал спокойный голос Бельского:

— Если не читал, очень тебя прошу, прочти. Ну а мнение о ней ты мне потом скажешь. Спросишь у Федорова разрешения, он в этом не откажет. Если вещь стоящая — поможем.

Камышин опустил свою седую голову. Он понял, что он в ловушке, которая захлопнулась только потому, что он не смог признаться в том, что работа Ивана Алексеевича ему понравилась. И если он сейчас не смог найти в себе мужества, то он не найдет его и через день.

— Нет, товарищ генерал, я читать не буду, — сказал Камышин едва слышно. «Поздно», — подумал он. Сегодня он отрекся не только от Федорова, он отрекся от самого себя.