Времена и люди. Разговор с другом - [38]

Иван Алексеевич только рукой махнул:

— Ничего не выходит. Ночью пишу, утром все в корзинку.

Балычев недовольно взглянул на Ивана Алексеевича:

— Малодушие какое!..

— Хорошо малодушие: неделю без сна…

— Пишешь?

— Да я ж вам правду говорю: все ночи напролет.

— Этак ты на сто рублей в месяц электричества сожжешь! Смотри, как бы тебе Потапыч от квартиры не отказал.

— Вот вы все шутите… — сказал Иван Алексеевич уныло. Балычев засмеялся:

— Послушай, Иван, а не рано ты взялся за перо?

— Я же говорил вам… Какой из меня писатель!..

— Да не в том дело! Непонятно мне, как ты рискуешь сесть за стол и браться за перо… Положим, тебе хорошо известно, что было на твоем участке, пусть на участке соседа, но надо же брать шире!

— Выходит, Бельский прав: ротный берется не за свое дело?

— Ничего он не прав! Для генерала ли, для ротного — это одно дело, и притом кровное. Это наше общее дело: будем мы воевать, если на нас нападут, так же, как воевали, или лучше! Я и о названии думал — пусть называется «Некоторые уроки Новинской операции». Можно в скобках поставить: «Записки командира роты». Но знать-то тебе надо больше, шире. Пойди в другие полки, пошукай по штабам, я вообще не верю, что об Отечественной войне можно написать путное «по воспоминаниям», без того чтобы не обратиться к документам. Подожди с месяц-другой. Побереги электричество.

— Не знаю, поддержат ли меня здесь…

— Ну, это ты брось, Иван. Смотри, как тебя на конференции поддержали!

— А заключительное слово?

— Это слово далеко еще не заключительное.

Оба долго молчали. Потом Балычев с какой-то особенной решимостью снял со стены фотографию молодой женщины и уложил в чемодан. Сверху он положил тоненькое одеяло и закрыл крышку.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

В конце ноября Катя решила организовать субботник. Нельзя было больше жить так неустроенно. Летом и осенью она чуть ли не каждый день атаковала Буркова:

— Петр Герасимович, плохо живем: потолки черные, пол щербатый, штукатурка сыплется, обои давным-давно сгнили.

Бурков легко соглашался со всеми ее доводами, обещал, как только закончится ремонт первого печатного, заняться общежитием. Первый печатный вступил в строй только в сентябре, а недоделок и по сей час было очень много. Бурков, когда речь заходила об общежитии, только устало морщился:

— Екатерина Григорьевна, вы же взрослый человек, вы же знаете.

Ну конечно, она все знает. Знает, что не хватает рабочих рук, не хватает строительных материалов, не хватает средств, что их типография — предприятие маленькое, карликовое по сравнению с невскими гигантами. Вчера приезжал брат Буркова из Белоруссии — все города лежат в развалинах. Да и рядом с ними: Новгород, Псков…

Как-то раз Катя возвращалась домой из библиотечного коллектора и на Литейном встретила Буркова. Может быть, ей показалось… да нет же, факт: едва он ее увидел, как тотчас же скрылся из виду. Не то в подворотню нырнул, не то вскочил в трамвай. Ясно для чего: для того, чтобы избежать нового столкновения. Какой позор!

Она так об этом и Модестовой сказала: «Какой позор!»

Анна Николаевна засмеялась:

— Да ты, наверное, ошиблась. И почему в трамвай? Ты же знаешь, что у Петра Герасимовича машина.

— Бурков, Бурков… Своими глазами видела. Сбежал. Хорошо это?

— Да уж что хорошего, когда от тебя начинают бегать…

— Но почему вы смеетесь? Как это можно… Мы же с ребят спрашиваем. А в общежитии одна табуретка на двоих.

— Не сердись, Катерина. Положение действительно трудное.

— И вы теперь заодно с Бурковым! Подумать только: такую войну выиграли, а отремонтировать общежитие не можем! Анна Николаевна, миленькая, не смотрите вы на меня так… Я сама знаю, что глупости говорю. И каждое ваше слово в ответ знаю. И про Новгород, и про Псков, и про Смоленск — знаю. И что там люди в землянках…

Катя собрала всех «проживающих в общежитии номер один» и поставила вопрос о субботнике. Ребята ее поддержали. Но и для самого незначительного ремонта нужны были не только руки, но и материалы. По этому поводу выдвигались предложения самые фантастические. Фонарик сразу же заявил, что у него есть один товарищ, то есть не то чтобы товарищ, а он двоюродный брат покойной мамаши, и он может помочь. Этот «братан» работает сторожем, ну просто сторож на заводском складе. Там есть мел. Ну, до дури мела…

Он не успел закончить фразу, как его оборвал чей-то голос из задних рядов:

— Это ведь самое настоящее воровство!

Но Фонарика не так легко было сбить:

— Почему воровство? Ничего подобного. Что мы, ночью, как бандиты, пойдем? Возьмем мешок мела заимообразно, ну хотя бы и два мешка…

Фонарик не видел, что там, в заднем ряду, сидит Бурков, и не узнал его голоса. Директор типографии пришел тихо, видимо хотел послушать, о чем здесь говорят, и не выдержал, «рассекретил» себя.

Катя обрадовалась:

— Слово предоставляется Петру Герасимовичу.

Ребята зааплодировали. Бурков был человек популярный. Сто раз на день можно было услышать: «Спросите Буркова», «А это уж пусть Бурков решит», «С Бурковым вы по этому поводу советовались?» Как-никак, а это благодаря Буркову и Модестовой типография работала во время блокады.

Фонарику, конечно, здорово попало. Бурков сказал о том, как надо понимать субботники и что ему самому не один раз приходилось участвовать в таких делах. Сказал Бурков и о том, какое значение придавал этому Владимир Ильич Ленин.